Анна Чеблакова - Смерть волкам (СИ)
— Соберись, слизняк! — проорал Кривой Коготь, ударяя его на этот раз сапогом. — Соберись, мать твою!.. Ты сделал только часть задания!
Тальнар закричал, вложив в этот вопль всю боль, терзавшую его:
— Убей меня! Пожалуйста, умоляю, убей!..
— Молчать! — Кривой Коготь наклонился, схватил его за шею и, подняв, буквально всадил спину Тальнара в ствол растущей рядом берёзы. Юноша слабо охнул от боли. На секунду у него потемнело в глазах, а когда зрение вновь прояснилось, он увидел перед собой оскаленную рожу Кривого Когтя. Рыча от ярости, оборотень плюнул ему в лицо.
— Слушай меня, слизняк, щенок, убивший своего отца!.. Ты — никто. Жалко скулящая тварь, которая прокусила руку, вскормившую тебя, и лижет сапог, который тебя бьёт… Лантадик сам бы прикончил тебя, если бы узнал, что ты волк. Не знаю, почему я сам тебя до сих пор не убил. Ты просил смерти? Так вот, я тебя убью, если ты дашь мне повод, но не надейся на то, что эта смерть будет быстрой. Я переломаю тебе кости. Я сдеру с тебя шкуру. Я отдам тебя самым грязным шкурам из моей стаи, и они будут насиловать тебя до смерти. Вот как я от тебя избавлюсь… А теперь решай: либо это, либо ты идёшь в мою стаю. У тебя есть минута, червяк.
Его искривлённые пальцы сжимали шею Тальнара, острые грязные ногти впивались в кожу. Тальнар испытал ещё один — последний — миг решимости. Сейчас он ответит плевком на слова Кривого Когтя. Что будет потом, всё равно. Больше он никого не убьёт.
Он открыл рот. Голос прорвался не сразу, а когда наконец Тальнар закричал, то сам не узнал своего визгливого, скулящего вопля:
— Я согласен! Согласен! Я сделаю всё, что ты прикажешь! Я укушу любого, даже ребёнка! Только не убивай меня! Не убивай! Не убивай!..
Хватка Кривого Когтя на его горле слабела, лицо оборотня отдалялось от его лица, а Тальнар всё ещё кричал. Уже сползая по стволу дерева, теряя сознание, он всё ещё шептал: «Не убивай меня… Не убивай…»
Глава вторая
Проклятый дом
1
Чего Веглао никогда не могла себе простить, так это отсутствие слёз. Нет, когда умерла мама, она плакала очень долго, но когда умер Барлиан, которому тогда было пятнадцать, слёз было уже меньше. А потом умер Нерс, ему было одиннадцать, и умер он спустя три дня после брата и две недели после матери — умер днём. Семилетняя Луя умерла сразу после него — ночью. Их хоронили на следующий день. Отец сам вырыл могилу — только одну, на вторую сил у него уже не оставалось — и положил их туда вместе, завёрнутых в одеяла (гробов у них в деревне больше не делали с тех пор, как умерли оба плотника). Веглао и Ригтирн стояли рядом, и она не плакала. Она даже не чувствовала того же, что чувствовала, когда умерла её мать. За последнее время она уже видела столько смертей и похорон, что совершенно отупела от огромного количества горя, и поэтому, глядя на то, как отец и старший брат закапывают могилу, она не плакала. Она видела, что спина отца сгорбилась, а руки дрожат. Тогда она подумала: «Наверное, скоро и он тоже». И от этой мысли она тоже не плакала. И никогда не могла себе этого простить.
Если взглянуть на физическую карту Бернии, она покажется осколком радуги. Вся северная часть — ярко-зелёная, в неё округлым жёлтым языком врезается местность, которая на картах Антьены, Ярглонии и Тонского королевства обозначена как Великая степь, а бернийцами почему-то упорно именуется пустыней. Корень у этого языка красновато-коричневый — это Клыкастые горы. Так издавна сложилось, что больше всего народу жило на севере. Именно там, на морском берегу, располагались торговые порты. А самой малонаселённой частью после пустыни был восток — лесной край у подножия Лесистых гор. Собственно, до самих гор оттуда было очень далеко, но именно в этих местах начиналась самая старая их часть — древние холмы и маленькие котловины между ними. Городов здесь было мало, больших городов не было вовсе. Население жило в многочисленных деревнях. И когда пять лет назад по этим краям пронеслась, словно вихрь, Красная Лихорадка, две трети этих деревень вымерли полностью, а в оставшихся выжила только малая часть населения. До этого в семье Веглао было семь человек — мать, отец и пятеро детей. Потом осталось только двое — она и Ригтирн. Она не понимала, почему они выжили. Ригтирн был крепким пареньком, никогда ничем не болевшим, он даже ветрянку в детстве не подхватил, но Красная Лихорадка уносила ещё более здоровых и сильных людей. Ей было восемь с половиной лет, она была хрупкой и слабой, но тоже осталась жива. В конце концов Веглао решила, что это была просто случайность, как в том случае, когда подметаешь пол и несколько соринок всё равно остаются. После смерти своей семьи они больше не могли там оставаться — собственно, вообще никто не мог. Правительство издало приказ депортировать выживших, которые не болеют, в новые места — при этом на дорогу деньги давали, а на покупку нового жилья — нет. И когда Ригтирн и Веглао прибыли в Хорсин, они не нашли дома дешевле, чем старый дом Лантадик Нерела.
Он был небольшим, двухэтажным, с двумя комнатами внизу и комнатой и чердаком наверху. После того, как погибла мать Тальнара, Лантадик и его сын не стали там надолго задерживаться, и егерь решил его сдать, но никто не хотел туда вселяться, ходили слухи, что дом проклят. Потому и достался он Ригтирну так дёшево. Веглао поселилась наверху, он — внизу, и начали они здесь свою тихую, неприметную жизнь. Тихую — потому что теперь уже почти ничего не осталось от их прежней семьи, и шуметь и проказничать было некому; неприметную — потому что таких переселенцев, как они, было много, и никто особо об этом не беспокоился. Ригтирн водил трактор и работал механиком, Веглао ходила в местную школу.
Сегодня, впрочем, они оба должны были остаться дома — рабочая неделя закончилась. Однако Веглао проснулась, по своему обыкновению, очень рано, с восходом солнца. Она не любила сразу же вскакивать с постели, и некоторое время полежала, закинув руки за голову и глядя то в потолок, то в окно, на клочок розового неба. Потом посмотрела на календарь. С начала учебного года прошло уже две недели, а учёба уже успела ей надоесть, но Веглао думала не об учёбе и не о том, когда закончится первая четверть. Она смотрела не на месяц, а на год. Две тысячи третий год Четвёртой Эпохи. Сентябрь. А эпидемия, которая сегодня снова ей снилась, была в девяносто восьмом. Летом.
Пропасть в пять лет иногда казалась ей казалась невозможной. Нет, это неправда, думала Веглао, чтобы прошло уже столько времени. А иногда — и в последнее время это случалось всё чаще — она понимала, что забывает их. Она теперь уже не могла вспомнить голос отца и улыбку матери. Они как будто уходили от неё в мутный туман, их дорогие черты расплывались, как акварельный рисунок, на который пролили воду. Сначала она не плакала, когда хоронили брата и сестру и умирал отец, а теперь начинает и вовсе их забывать. Неужели она настолько плохая? Наверное, да. Она — просто глупая неблагодарная девчонка, которая отвратительно учится в школе, не слушается старшего брата и никогда не заслужит счастья. Вот поэтому Тальнар её тоже не любит, никогда не обнимет её, не поцелует, не предложит выйти за него замуж. Хотя она на это и не надеялась.
