Вадим Крабов - Рус. Точка отсчета
Молча. Лежа голым на соломенном тюфяке, прикрытый грубым льняным покрывалом. Невозможно описать какую он испытывал боль. Не физическую, душевную. Это гораздо тягостней, поверьте на слово.
Он знал, что его Госпожа - Верховная жрица богини Лоос и магистр ордена Родящих, что должен служить ордену, что находится в помещении, где храпят еще несколько мужчин, что обязан слушаться других жриц согласно иерархии, которую представлял пока исключительно теоретически. Естественно, приказы Флорины - неоспоримый приоритет. Не рассказывать о себе правды и учить местный язык. Его знание не пришло само собой.
Он помнил свою прежнюю жизнь. Какая она была пустая и никчемная! Как невыносимо стыдно за мысли о госпоже, как о бездушной кукле! Только за это он достоин смерти, но Верховная выбрала другое решение. Он исправится, ему подарили шанс.
Но где-то в самой глубине души, отрезанный от сознания, чувств и эмоций сохранился настоящий Вовчик. Свободолюбивый, упрямый, сильный он сидел в прочном кубе из пуленепробиваемого стекла и в ярости пытался разбить стенку, пытался докричаться до самого себя. Бесполезно, стекло очень прочное. Было ли сохранение изначальной личности ошибкой заклинания, или такое встречалось у всех рабов - неизвестно. Об этом не знали ни магистры ордена Родящих, ни никто другой. Они вообще не знали про какую-то личность. Рабы не рассказывали, а из лоосского рабства никто не возвращался, это необратимо.
Рассвет высветил длинное узкое помещение с плетенными деревянными нарами вдоль каменных стен. На них под плотными покрывалами спали люди. В окна, закрытые лишь плетеными решетками, тянул свежий утренний ветерок, сдувая типичные запахи скученного помещения, типично казарменные запахи роты мужчин. Нет, не роты. Их всего чуть больше десятка.
"Пятнадцать вместе со мной", подсчитал Вовчик, не вставая с лежанки. Со светом к нему вернулась способность соображать - Служение требовало. Страдание ослабло.
Прокричал петух. Да, самый настоящий земной петух и буквально через минуту в помещение забежал молодой часовой и проорал зычным голосом:
- Подъем! - одет он был в серую льняную мешковину-тунику, через плечо перекинут серый суконный плащ. В руке держал копье с бронзовым листовидным наконечником.
"Казарма. Я снова в армии. Спасибо, Госпожа, за милость, я докажу, что достоин!". Вовчик не задумался про отсутствие огнестрельного оружия и тем паче автомобилей. Вернее, не посчитал это важным.
Он понял команду из контекста - спящие тела зашевелились. Спросонок медленно, но быстро, по мере просыпания, ускоряясь. Скоро все оказались одеты в туники и обуты в сандалии, тюфяки заправлены покрывалами. Один Вовчик стоял возле лежанки босиком, обернувшись одеялом. Свою тунику под кроватью, как у остальных новобранцев, он не нашел. Все без сомненья были новобранцами, молодняком.
"Учебка", отметил про себя Вовчик.
- На построение! - четко проорал часовой. Солдаты, хмуро переговариваясь, пошли на выход. Раб пристроился последним. На него любопытно озирались, но вопросов не задавали.
На плацу, так определил для себя Вовчик вытоптанный земляной участок, молодняк построился в шеренгу. Совсем не по росту. Он неуверенно занял край левого фланга.
Ждать пришлось недолго. Из-за угла уверенной походкой вышел командир. Смуглый кудрявый мужик с волевым, точно высеченным из камня лицом. Зеленая туника сидела на нем как влитая, на поясе висел короткий меч в деревянных ножнах.
- Что встали, бараны? Бегом на пробежку! За десятника Архип. Командуй, баран! - лениво, но в то же время зычно скомандовал он на ходу.
- Десяток, на пробежку, за мной, - фальцетом прокричал молодой парнишка, тщательно растягивая слова, и первый припустил трусцой. За ним затрусили остальные, поначалу чуть не смешавшись.
Командир презрительно скривился. Вовчик хотел было уже побежать за всеми, но его остановил отдельный приказ:
- Эй, раб, а ты куда!? Бегом ко мне!
Он понял, что обращаются к нему и требуют подойти. Подошел четким строевым шагом и доложил:
- Рядовой Нодаш по вашему приказанию прибыл!
Командир от удивления открыл рот, но сразу закатился в хохоте. Пока он смеялся, "рядовой Нодаш" стоял смирно: "Понятно, завернут в одеяло и устав здесь другой. Разъяснят. Но пока буду как в армии. Госпожа оценит усердие", сердце на мгновенье сжала тоска. Жаль, что она не видит.
- Варвар, на самом деле варвар! - выдавил начальник сквозь смех. Когда упокоился, продолжил:
- Ну и насмешил ты меня, дарки* тебя раздери! Слушай сюда и плевать, что не понимаешь! - от смеха длинный массивный нос раскраснелся, в черных глазах продолжали плясать насмешливые искры, но голос звучал властно и грозно.
- Я - десятник Трифон, для тебя царь и бог. Мне насрать, что ты личный раб самой Верховной, раб - есть раб будешь делать всё как все. Откуда ты, мне тоже плевать. Сейчас пойдешь вон туда, к кастеляну Стефанию, - показал рукой на неприметное одноэтажное строение.
Не стоит уточнять, что оно было каменное. Здесь все строилось из камня, точнее легкого в обработке серого вулканического туфа.
- Получишь у него одежду. Стучи сильнее, он еще дрыхнет, - улыбнулся неожиданной шутке.
Представил заспанного Стефания и нихрена не понимающего раба. Как они будут объясняться? Хотя нет, знает он о рабе, ему вчера одежду сдали. Ну и холода у них! Кстати, выделка замечательная. Но как они могут в штанах ходить? Это же так неудобно! Кто их поймет этих варваров.
- Потом пойдешь в казарму, переоденешься и станешь ждать остальных баранов. С ними на завтрак и полностью вливаешься в стадо. Да, - вспомнил еще один приказ госпожи Викарии, - языком с тобой займется Архип, он говорливый. А, ты же не понимаешь нихрена! Ладно, я сам ему скажу. Запомни, я сделаю из тебя, грязного варвара настоящего орденского разведчика! Тьфу, забыл, что ты раб. Бегом к кастеляну! - для верности махнул рукой в сторону склада "мягкого обмундирования".
Вовчик понял, что надо идти туда, к тому зданию. Скорей всего за одеждой, а после вернуться в казарму, в ту сторону офицер тоже показывал. Что делать дальше… по обстоятельствам. Действовать как все.
За одеждой припустил бегом. Вспомнил, как передвигался когда был духом.
"Раб, не выйдет из него настоящего воина. Как и из всего крестьянского молодняка - единицы", Трифон, качая головой, смотрел ему вслед, "а жаль, есть в нем что-то. Точнее было".
Крестьянские дети с детства на земле работают, в войну им играть некогда, но у них у многих природная смекалка, а рабы - они рабы и есть. Исполнительные до одури, но смекалка, нестандартность мышления отсутствует напрочь.
