Андрей Белянин - Моя жена – ведьма
– Произошла ошибка! Я не колдун! Я – идиот!
– Хватайте его скорее, дети мои, пока он не произнес более страшных заклинаний! Господь смотрит на вас! Он не допустит исполнения злобных козней Дьявола в стенах нашего монастыря. Вяжите колдуна! Мы избавим христианский мир от ужасного чернокнижника…
– Не надо! Я сдаюсь…
– Не робей, Серега, пробьемся! – воинственно фыркнул Фармазон, и… мое тело словно взорвалось непонятной брызжущей силой. К своему глубочайшему удивлению, я, невероятно изогнувшись, ушел из-под удара ближайшей алебарды и ловко укусил за руку сурового стражника. Бедняга от удивления обомлел, уронив тяжелое оружие себе же на ногу. Еще двум парням с копьями я расцарапал носы, визжа, как бешеная кошка. Нападающие стушевались… Диким прыжком я взвился вверх и уже оттуда доплюнул до военачальника. Боже, что со мной?! Теперь все солдаты, рыча от праведного возмущения, отбросили оружие и пошли на меня врукопашную. Монахи выкрикивали подбадривающие молитвы и тоже засучивали рукава. Я дрался, словно ополоумевшая носатая обезьяна. Царапался, кусался, щипался, дергал за волосы, брызгая слюной направо и налево… Я! Человек, доселе и мухи не обидевший! А уж так позорно по-девчачьи драться…
Ответ пришел неожиданно в виде громкого вопля пожилого священника:
– Этот человек одержим демоном!
– Фармазон, – прозрел я. – Это твои штучки?!
– Где? – раздался непонимающий голос у меня в мозгу.
– Пошел вон из меня, сволочь!
– Подумаешь… да нате вам, пожалуйста, не жалко.
В ту же минуту все «боевое искусство» из моих рук испарилось, а взамен навалилась невероятная усталость и боль во всех мышцах. Кто-то повис у меня на плечах, потом ударил чем-то тяжелым в висок, и наступила темнота.
Самое смешное, что я прекрасно понимал, что со мной делают. Словно со стороны смотрел на стражников, скручивающих веревками мое бессознательное тело, на священников, с проклятиями плюющих в мою сторону, на черта, удовлетворенно потирающего ладони, и на робко пытающегося прийти в себя ангела. Словно какая-то третья или даже четвертая часть меня свободно парила в воздухе, наблюдая за всем ходом трагедии. Хотя, наверное, и комедии здесь тоже хватало… Ну Фармазон! Ну удружил, мерзавец с хвостиком… А ведь спроси его сейчас – тут же сделает честные глаза и с пеной у рта будет доказывать, что изо всех сил старался помочь, отдал все свое умение, был уверен, что я прорвусь и что смирение не всегда действенно, а лучшая защита – нападение! Господи, неужели действительно этот махровый авантюрист – часть моей души?! Отродясь не предполагал в себе наличие таких темных талантов… Нет, то, что я не ангел, это я тоже понимал отчетливо, но вот вырастить в своей душе вон ту продувную бестию… А еще жену ведьмой называл! Да моя Наташа наверняка никого не лишала голоса, не запугивала со сцены непонятными словами и (кстати, чего ради я сам-то заговорил этим дурацким, казенно-депутатским, штампованным языком?) не дралась в общественном месте, одержимая личным бесом. Который тут как тут, рад стараться, пользуясь тем, что светлая половина лежит в красивой позе без всякого сознания. Как-то очень уж нескладно начинаются мои приключения. Все-таки чужой мир, иное время, незнакомые люди… Возможно, они даже пытались меня понять, помочь, подбодрить, а я, как последний болван, оттолкнул от себя всех. Мало того, что не приобрел друзей, но и сочувствующих перевел в разряд непримиримых врагов.
Вот сейчас они меня, в смысле мое тело, куда-то тащат. Куда, куда… в темницу, естественно. Вниз по лестнице, теперь через тот же двор, под удивленно-испуганными взглядами молодых монахов, опять вниз, по коридору налево, там особенно мрачный каземат. Занесли в самую дальнюю камеру, бросили на пол. Кругом темень – хоть глаз выколи. На ледяном полу ни соломинки. Ангела и черта, естественно, тоже нет. Где я сам, уже не видно. На определенном этапе обрывочные мысли прекращаются, ощущение полета и взгляда со стороны тоже исчезает. Все кружится, катится и проваливается в тихую неизвестность. Наверное, я просто уснул. В любом случае сознание вернулось не скоро, а в себя я пришел от дикого холода…
* * *Кто-то неуклюже протирал мое лицо мокрой тряпкой. Видимо, в камере все-таки был слабенький свет, я различал силуэт склонившегося надо мной человека.
– Анцифер? Фармазон?
– Бредит, видать, – тихо раздалось в ответ. – Ишь какие непонятные слова выговаривает, бедолага.
– Брось его, Ванья! – донеслось из темного угла. – Стражники говорили, что это колдун.
– Ваши стражи только бить почем зря горазды. Вона как парня веревками опутали – ни стать, ни сесть. А ты говоришь, колдун…
– Да он сам только что произносил имя Светоносного Люцифера и еще часть какого-то заклинания!
– Эй, добрый человек, – вновь склонился надо мной тот, кого называли Ваньей. – Уж будь ласков, скажи на милость, ты не колдун ли?
– Нет… – слабо выдохнул я, пытаясь повернуть голову. Слева забрезжил свет. Жалкая глиняная плошка с плавающим в черном жире фитилем, желтое пламя вычерчивает в темноте лица двух мужчин. Один очень молод, лет восемнадцати – двадцати, с добрым взглядом. Другой, наоборот, очень стар, с жиденькой бородой, бегающими глазками и непонятно-язвительной ухмылкой. Его смуглая кожа напоминала печеное яблоко, а огромное количество морщин превращало лицо в резную индейскую маску. Он мне сразу не понравился. Меж тем молодой узник вздохнул и опустился на колени.
– Освободить бы тебя, да вот, вишь, у самого руки связаны. – Он продемонстрировал мне стянутые веревкой запястья. – Кровь со лба я тебе кое-как отер, ранка неглубокая, но шрам будет.
– Где я?
– В королевской харчевне «Паштет из короны»! – издевательски фыркнул старик. – Ясное дело, что он не колдун, раз такой дурак. Валяется связанный в тюрьме, в камере смертников, да еще нахально спрашивает – где я?! У, так бы и дал по зубам…
– Ты чего раскричался-то, старый Сыч? Али не видишь, что парень и ответить тебе не может. А ну оставь его!
– Что?! Это ты мне? Из-за него? Ну, Ванья. – Старик раздраженно сплюнул и ушел в свой угол. Молодой только головой покачал:
– Поговори со мной, добрый человек… Сегодня последнюю ночь на свете живем. Ты, видно, и вправду не ведаешь, куда попал… Рассказать, что ль?
– Сделай милость… – Я уже мог говорить ровно, без запинок, все тело так затекло, что боли от врезавшихся веревок почти не ощущалось. Можно было вертеть головой, но не хотелось, или шевелить пальцами, хотя тоже непонятно зачем…
– Меня Иваном зовут, я третий сын царя Еремея. По батюшкиному указу мы с братьями старшими по свету белому в страны разные хаживали – лекарство для матушки приболевшей искать. Шесть ладей боевых для дальней дороги снаряженные да дружина храбрая в две сотни душ нам в поход приданы были. Много мы пережили, много земель повидали, многим чудесам дивовались, а только раз ночью бес меня попутал. Услыхал я в одном порту, будто бы у ромейского государя во владениях его есть монастырь, а в монастыре яблоки растут редкие, китайского императора подарок. И будто монахи из яблок тех тайный сидр гонят, лекарственный, от всех болезней, по бутылкам льют, и каждая бутылочка ровным весом к золоту идет…
