Алиса Ардова - Мое проклятие
Она печально вздохнула, молча опровергая этим свои последние слова.
Тем временем наш дуэт потихоньку выбрался из комнаты в гостиную, к счастью, сейчас совершенно пустую. Тут-то и обнаружилась заветная дверца. Наряду с несколькими другими: одна вела, скорее всего, в спальню Альфиисы, а другая, та самая двустворчатая, памятная мне еще с прошедшей ночи, — в коридор.
В ванной Мори, осторожно опустив меня на стоявший у двери стул, стала хлопотливо перебирать какие-то цветные флакончики, давая тем самым возможность оглядеться.
Собственно ванны здесь не было. Зато имелся небольшой бассейн, выложенный приятной глазу бело-голубой плиткой. Он тут же с шумом стал наполняться прозрачной чистой водой, стоило служанке нажать на почти незаметную панель на стене, лишь чуть-чуть отличающуюся цветом от тех, что рядом. Да, если бы я ночью и обнаружила вход в эту комнату, то как найти панель, совершенно точно не догадалась бы.
Внимательно наблюдая за действиями Мори, чтобы запомнить, что к чему, пыталась одновременно изучать обстановку и с заинтересованно-покорным видом внимать женщине, которая и не думала затыкать свой словесный фонтан.
— А ведь я клялась матушке вашей, когда она оказала мне честь, выбрав в кормилицы своей новорожденной дочурке, что защитой буду, жизнь отдам, если понадобится.
Так, вон тот красный шарик — для подогрева воды. Больше одного не кидать. А этот фиолетовый флакончик с жасминовым запахом — ароматное масло для ванны. Нескольких капель достаточно.
— И как все обернулось? Сначала малышку отняли у меня да в обители заперли. В ноги саэру бросилась, еле уговорила в доме оставить, чтобы девочку свою дождаться. А вернулись-то вы совсем чужой. Только сирру Альфиису и слушали, лишь ей одной доверяли, как околдовал вас кто.
Все те же мягко светящиеся стены. А приспособление, что слева в углу, очень уж унитаз напоминает. Как раз кстати. И панелька, теперь вижу, та, что немного повыше, тоже по цвету от прочих отличается. В общем, соображу. Полочки, еще полочки, со скляночками-баночками и полотенцами. О! По другую сторону от бассейна — большое зеркало в полный рост. Наконец-то мы с вами познакомимся, сирра Кателлина.
Поднялась, намереваясь обогнуть бассейн и добраться до вожделенного предмета, но по пути меня перехватили, сноровисто раздели и осторожно помогли опуститься в бассейн.
— Ничего не хочу сказать, сирра Альфииса во всех отношениях достойная старшая дочь рода. Но разве не по ее наущению вы решились на такой чудовищный поступок? После обители у вас одна дорога — в наиды, что верно, то верно. А сиятельному саэру в День выбора все рано придется назвать ту, что наметил он в пару своей сговоренной. Вот сирра Альфииса наверняка и уговорила вас все силы бросить на то, чтобы стать наидой ее будущего супруга. И ей удобно, и вам хорошо. Может, оно и хорошо, но не таким же способом! А если он не вас выберет сегодня, если другое имя произнесет, что тогда останется? Смерти недолго ждать придется, это точно. Да ведь намучаетесь перед смертью-то.
Вода баюкала в своих мягких, теплых ладонях. Очищала тело, омывала душу. И я закрыла глаза, расслабляясь, отгораживаясь — от чужой комнаты, от говорливой, но мне, в сущности, посторонней женщины. Хоть несколько минут, да будут мои. А потом? А потом, как водится, на амбразуру.
* * *Хорошего, к сожалению, много не бывает. Оно имеет мерзопакостную тенденцию стремительно заканчиваться. Вот только-только ты, отрешившись от всего, пребывала в приятной неге, чувствуя, как ласковые руки тщательно оттирают грязь с тела, бережно перебирают, промывая, волосы, глядь, а тебя уже достают из воды и осторожно вытирают, закутав в большую, приятную на ощупь простыню.
Жаль, конечно, что купание так быстро завершилось. Но ощущение надвигающихся неприятностей никуда не делось — только усилилось. Так что в любом случае пора готовиться. И внешне, и, самое главное, внутренне.
— Мори, где одежда?
— Ждет в комнате, госпожа, — в голосе отчетливо слышалось удивление, — я все давно приготовила.
Как же тебя отослать отсюда, неотвязная моя?
— А расческа, — нетерпеливо огляделась, — куда ты ее положила?
— Но волосы должны немного просохнуть… — Удивление сменилось растерянностью. — Обычно вы сразу же уходите к себе и только там занимаетесь прической. Знаете ведь, это ванная сирры Альфиисы, а она всегда выражает недовольство, если задержаться здесь дольше необходимого.
— А сейчас я хочу причесаться именно в этой комнате! — Покапризничаю-ка самую малость, не из вредности, а исключительно для пользы дела. — Альфииса все равно занята. Ей совершенно не до этого, да и не узнает она ничего. А я не собираюсь потом высохшие волосы раздирать… — покосилась на служанку, вспомнила исторические романы и поправилась: — Чтобы ты раздирала. Здесь влажно, их легче будет привести в порядок. Ну, неси расческу!
Служанка насупленно молчала. Обиделась на «раздирать»? Вздохнула: опять расшаркиваться придется.
— Мори, ты великолепно ухаживаешь за моими волосами. Благодаря твоей заботе они теперь такие пышные и блестящие, — не имею представления, каковы они на самом деле, но, если женщина сейчас не уйдет, боюсь, долго еще не узнаю, в своей комнате я ведь зеркала до сих пор не обнаружила. — Ты же понимаешь, как для меня важно именно сегодня хорошо выглядеть, родная? Даже маленькая песчинка, в нужный момент упав на весы, может многое вмиг изменить.
Не знаю, что повлияло: аргументы или простое слово «родная», от которого у Мори жарко полыхнули щеки и появилась счастливая улыбка, но служанка, не говоря больше ни слова, с самым решительным видом развернулась и вышла из ванной комнаты. Надеюсь, за расческой.
Я же, не тратя попусту ни секунды, рванула к зеркалу, впилась в него жадным взглядом и, не сдержавшись, искренне, от всего сердца выругалась.
Из зеркала на меня, сияя влажными глазами, смотрела не девушка, нет — олененок Бэмби. Юная — не старше Альфиисы, а может, даже чуть-чуть помладше. Стройная, изящная и в то же время хрупкая, тоненькая, как тростиночка. В чем только душа держится? Хотя что это я? Она ведь и не удержалась. Фарфоровая, почти прозрачная кожа. Треугольное личико, чуть вздернутый точеный носик, мягкие, будто припухшие от поцелуев, губы, как раз такие, по моему мнению, и принято сравнивать с лепестками роз. И главное — глаза. Кто сказал, что они зеркало души? Первая бы над ним посмеялась. Никогда, даже в счастливые годы безоблачной юности, у меня не было такой открытой, наивной, бесхитростной, нетронутой во всех отношениях души, какая взирала на мир из небесно-голубых очей стоявшей перед зеркалом девушки. Довершали портрет густые светлые локоны, окутывающие плечи чудным шелковистым покрывалом.
