Свидетель Мертвых - Эддисон Кэтрин

Во время антракта Пел-Тенхиор сказал:

– Еще пара поклонников Арвене’ан пришла позже. Мер Ксенивар сидит в ложе напротив нас, а осмер Олчевар – над нами.

– Предполагаю, мер Ксенивар весьма богат?

– Вы имеете в виду – если он привлек внимание Арвене’ан? Да, у него очень богатый отец, который выдает ему щедрое содержание, а кроме того, юноша весьма настойчив. Если кто-то из поклонников и был ею одержим, то это он.

Молодой мужчина-эльф в ложе у сцены разговаривал со своим спутником, который, судя по всему, приходился ему родным братом. У них были очень похожие черты лица, и они пользовались услугами одного портного.

Пел-Тенхиор продолжал:

– Хотите, я представлю вас кому-то из них? Не всем этим господам я нравлюсь, но мы, конечно же, знакомы.

– Благодарю, но не стоит. Это не то место, где мне хотелось бы их расспрашивать.

– Понимаю, – сказал Пел-Тенхиор, оглядывая оживленно болтающих зрителей. – Этот зал совершенно не годится для важного разговора.

– Они даже не отнесутся ко мне серьезно, – подтвердил я.

Вероятно, благодаря присутствию Пел-Тенхиора, яростно строчившего в блокноте, я заметил кое-какие детали постановки «Осады Текхари», на которые прежде не обращал внимания. Например, артисты хора солдат-гоблинов не были загримированы черной краской, они просто облачились в черные плащи и шлемы. Укрепления Текхари изображала невысокая каменная декорация, но благодаря мастерству актеров, игравших офицеров и их жен, публика верила в то, что они стоят на крепостной стене, падение с которой смертельно. Костюмы были великолепны; глядя на них, я вспомнил гардеробную мин Шелсин.

После того как вражеские воины, залитые зловещим красным светом, оплакали гибель осажденных, занавес опустился, а артистов и режиссера несколько раз вызвали на поклоны, я еще некоторое время сидел и наблюдал за покровителями мин Шелсин, которые собирали вещи и готовились уйти. В ложу вернулся слегка запыхавшийся Пел-Тенхиор и выпалил:

– О, превосходно, вы еще здесь!

– Вам что-то нужно от меня?

– Скорее, я хотел поинтересоваться, не нужно ли вам что-нибудь от меня. – И он бросил на меня вызывающий взгляд. – Я терпеть ее не мог, но не желал ей смерти. Если она была убита, я хочу, чтобы убийцу схватили. А если вы действительно намерены найти этого негодяя, я хочу знать, чем могу вам помочь.

Должно быть, мое лицо вообще ничего не выражало, потому что Пел-Тенхиор пробормотал:

– Прошу прощения, если я оскорбил вас, отала, но я подумал…

– Нет-нет, вы меня вовсе не оскорбили, – торопливо перебил я его. – Откровенно говоря, я очень нуждаюсь в помощи. Просто ваши слова удивили меня.

– Удивили? – недоверчиво повторил он. – Мне кажется, каждый хочет, чтобы убийц ловили, а справедливость торжествовала.

– Многие предпочли бы, чтобы дело замяли и как можно быстрее забыли о нем.

Режиссер неодобрительно прижал уши к голове.

– Тот, кто ведет себя подобным образом, позорит своих предков, – заметил он.

Этой фразой он выдал – возможно, невольно – свою принадлежность к религиозному течению, весьма распространенному в Бариджане. Верующие почитали, наряду с богами, фигуру Праматери, Дакх’дакхенмеро, которая, согласно их верованиям, покровительствовала роду. У каждой семьи была своя Дакх’дакхенмеро.

– Я с радостью приму любую помощь, – заверил я Пел-Тенхиора. – Во-первых, мне необходимо тщательно осмотреть ее комнату.

– Отлично, – сказал он. – Я могу пойти с вами. Возможно, я знал ее лучше остальных. – Пел-Тенхиор поморщился. – Какая кошмарная эпитафия. Она ненавидела меня не меньше, чем я – ее.

– У нее были подруги? Или только покровители и… хм… коллеги?

– Она водила дружбу с двумя девушками из канцелярии. Я не знаю их имен, но могу выяснить.

Я осторожно произнес:

– Я должен буду поговорить со всеми вашими служащими.

– Со всеми?

– Единственный способ найти свидетеля, обладающего нужной мне информацией, – это расспросить всех, кого только возможно.

– Вашей службе не позавидуешь, – заметил Пел-Тенхиор. – Что ж, если вы не возражаете против того, чтобы заниматься этим постепенно, можете поговорить с артистами во время репетиций, когда они не на сцене. Здесь вы их точно найдете. Каждый рано или поздно появится в театре.

– Хорошо, – кивнул я. – Когда вы сможете сходить со мной в пансион?

– Утром, в любой день, когда вам удобно.

– Утром?

– Во второй половине дня у нас репетиции, – пояснил он. – Я должен быть в Опере. А в чем дело?

– По утрам я жду просителей в своей конторе в Доме князя Джайкавы.

– Наверное, это ужасно тоскливо.

«Иногда», – едва не вырвалось у меня, но я вовремя сдержался.

– В таком случае я приду к вам с петицией, – решил Пел-Тенхиор. – Странно выступать в роли ее родственника, но вся ее семья погибла во время эпидемии и’ардиты пять лет назад.

– Вы достойны уважения.

– Вы так считаете? Потому что я хочу помочь в поимке преступника?

– Потому что вы намерены что-то предпринять. Как я уже сказал, в большинстве случаев близкие убитого хотят, чтобы проблема уладилась сама собой. Быть Свидетелем от имени жертвы убийства – неблагодарное занятие. Оно бывает трудным и болезненным.

Он с интересом вглядывался в меня, навострив уши.

– И все-таки вы продолжаете быть Свидетелем Мертвых.

– Это мое призвание, – объяснил я. – Я пытался оставить службу, но мне стало еще хуже. Я влачил жалкое существование. Я не смог… – Я осекся, не в силах найти нужных слов.

– Когда мне было пятнадцать, – немного смущенно заговорил Пел-Тенхиор, – и у меня начал ломаться голос, я лишился необыкновенного сопрано, и у меня остался ничем не примечательный баритон. Я хотел навсегда покинуть оперу – в основном по причине уязвленной гордыни, – но не сумел. Мне оставалось лишь попытаться найти другой путь в сад императрицы Кориверо, прошу прощения за вычурную метафору. Так что могу сказать, что я в какой-то степени вас понимаю.

– Музыка – это тоже призвание, – сказал я.

– Однако оно не идет ни в какое сравнение с призванием служить богу.

– Я бы так не сказал, хотя многие прелаты не согласятся со мной. Однако, развивая вашу метафору, замечу, что Улис является божеством грез.

Его уши опустились, выдавая удивление и тревогу.

– Мне не приходила в голову такая связь. Вы поэт, отала.

Я не был полностью уверен, что это комплимент. Наверное, он тоже смутился, потому что неожиданно деловитым тоном сказал:

– Дом князя Джайкавы, верно? Встретимся там завтра в десять.

И он исчез за дверью, как кролик в норе. Лишь негромко щелкнул замок.

В ту ночь я не мог уснуть. Впрочем, это было неудивительно. Почти полная луна заливала город холодным ярким светом. Иногда во время бессонных ночей – а их в моей жизни было немало – я просто лежал в постели, обдумывая загадки, недавно предложенные мне просителями; иногда, смирившись с расходами на освещение, зажигал лампу и перечитывал один из купленных бульварных романов. Часто я одевался, выходил на улицу и прогуливался по местным кладбищам. Это были небольшие кладбища, принадлежавшие семьям или жителям квартала, непохожие на огромное безликое поле Ульваненси. За могилами и тропинками тщательно ухаживали; а поскольку местные боялись упырей (кстати, в таком большом городе, как Амало, страх был необоснованным и отдавал суевериями), я не встречал во время своих прогулок ни парочек, пришедших на тайное свидание, ни других бедняг, страдающих бессонницей. С тех пор как мер Урменедж пришел ко мне со своей просьбой, я использовал бессонные ночи для поисков могилы мин Урменеджен, но до сих пор все мои попытки были тщетными. Сегодня я отправился в соседний квартал на кладбище Улчорани, которое горожане содержали на свои деньги.