Виктория Шавина - Дорога в небо
Нынешний интерес совета к птицам оставался для Сил'ан необъяснимым. Если затевалось перевооружение, отчего об этом не было заявлено во всеуслышание или по крайней мере упомянуто на совете Гильдии? Келеф присутствовал среди слушателей на балконе всякий раз, как ему удавалось выбраться. В этот раз он не смог успеть, а хотел бы узнать, что говорили в правительстве о птичьей проблеме. Впрочем, как раз на такой случай советы исправно посещал Преакс, не находя, правда, в этом для себя ни удовольствия, ни особенного интереса. В ближайшие два дня, размышлял Сил'ан, покинуть часть вряд ли удастся, а вот потом можно будет встретиться, лишь бы только не на территории владений семьи в Гаэл. Вести душеспасительные беседы с Зоа или Вальзааром, равно как и видеться с Нэрэи ему пока не хотелось.
Наконец, всякое перевооружение в Весне предваряло обсуждение требований технического задания и условий конкурса. В совете дым бы стоял коромыслом, представители всех трёх ветвей повсюду и без устали затевали бы споры, делились домыслами, суждениями и фактами; инженеры и разработчики ментально-биологических производств приехали бы в столицу. Ведь речь шла об огромных деньгах и почестях!
А всё было по-другому, но, по крайней мере, «ментальщики», очевидно, прекрасно понимали происходящее. «Не лучшее время», — сказал Льениз. Значит, что-то уже развивалось, набирало обороты, а Келеф даже с подсказки не мог понять, что именно. Маг с тем же успехом мог возвестить: «Грянет гром», стоя под ясным небом. Когда грянет? Откуда придут тучи?
«Всё равно вас это коснётся». Вас — военных? Или, может быть, вас — испытателей? Вероятнее всего, зимень подразумевал, что институт должен будет дать заключение по новой модели. Ничего необычного в этом не было. И только рекомендация, выбивавшаяся из мерной, как скольжение птицы в воздухе, ткани разговора, не нравилась Келефу и будоражила его, заставляя вновь и вновь пытаться угадать решение задачи в условиях неполноты данных.
«Ты ушёл бы…» Но, Луны, даже если всё-таки перевооружение — почему?
Маро славился десятками разных парков. Одни радовали весенов газонами, цветниками, прекрасными скульптурами и фигурами каменных чудовищ, тёмными и таинственными гротами, живописными прудами, фонтанами-«шутихами», конусообразными кустами и правильной геометрией древесных крон. Ни один шаловливый листик не мог убежать за пределы задуманной садовником формы.
Другие изумляли буйством пряной растительности и ароматных цветов, диковинными яркими птицами, гуляющими по саду или сидящими в клетках из драгоценных металлов. Ленивое журчание воды во всевозможных водоёмах навевало мысли о сказочном мире за облаками и приводило жителей столицы в полный восторг.
Наконец, ни гигантизма, ни избыточной роскоши — таких взглядов придерживались многие современные аристократы, заказывая сады вокруг своих домов. Каменные фонари, тонкие деревья в вечном цвету, песок, который каждый день равняли слуги или мастер чайной церемонии, создавая иллюзию струящейся воды.
А в городе-крепости Гаэл было всего два парка. Их называли: маленький и Ледэ. К последнему прибавляли, если случалось пояснять гостям: он занимает треть города.
Никто не пытался сделать обширный парк более естественным, чем сама природа, или искать гармонию между водой и сушей, ровными участками и возвышенностями, следами присутствия человека и дикостью. Им гордились, недаром нарекли когда-то женским именем.
И вопреки последней светской моде в парке Ледэ росли себе и толстые деревья, тянувшиеся ввысь на десятки айрер, и вычурные водяные цветы, и растения-паразиты яркого, неприятного окраса. Долгие века все они раз за разом проживали один и тот же день — когда, согласно мифу, остановилась Ось времён. Непотревоженный лесной массив стал темой работ или источником вдохновения для многих учёных и людей, владевших ментальным искусством. И столь же во многих он вызывал страх. Могучая, древняя жизнь настойчиво искала путь во времени. Писатели, поэты и философы, превозмогая отчуждение и боязнь, протаптывали тропинки, зараставшие с началом нового дня, блуждая, как они любили выражаться, там, где сливались воедино настоящее, прошлое и будущее.
В отличие от них Келеф приходил сюда не для того, чтобы проникнуться мыслями о вечном, о плавном течении жизни или совершенстве мироздания. И не для того, чтобы подтвердить свою философию, опасаясь её вырождения в предрассудок. «Философия у семьи одна», — сказал бы кё-а-кьё и объяснил, отчего так нужно.
Келеф не желал внимания главы семьи или наставника. Одни глаза, одно сердце, одна воля — за каждым из них. Расскажешь Зоа — услышит Вальзаар, догадается второй — поймёт и первый. А если заговорить с другими, хотя бы с Альвеомиром или вот с Нэрэи — Келеф не мог отделаться от чувства, что и тогда узнают не они одни. Может, именно это и пугало людей, тех немногих, кто заходили дальше остальных в своём знакомстве с любым кёкьё? Рано или поздно они замечали такую особенность. Впрочем, что — весены? Они-то чужие. Но бояться единства собственной семьи?..
Келеф спустился к болоту. Люди не могли здесь пройти, разве лишь какой-нибудь бывалый следопыт или охотник разыскал бы тропку. Но что мог забыть такой человек в крупнейшем индустриальном городе целого света? Сил'ан неторопливо парил над зыбью, наслаждаясь мёртвой тишиной. Он направлялся к живому доказательству того, что если россказни об Оси и были правдивы, то сильно упрощены. Здесь, в глубине Ледэ, живое изменялось. В вечно влажном и тёплом климате Гаэл болото ширилось, а папоротники вытесняли коренные растения зоны. На треть айрер в высоту поднимались ползучие корневища и голые ветви. Другие были крупнее, их стебли несли многочисленные листочки в виде твёрдых острых чешуй. У третьих листья и боковые ветви сидели на стеблях кольцами, придавая растениям членистый вид. Келеф любил рассматривать бесцветные заростки спор, отличать в толще ткани слой, наполненный грибными нитями.
Чем дальше оставалось болото, тем выше и пышнее расходилась поросль, и цвет у неё был необычный — зелёный. Из её ажурного тумана поднимались чешуедревы: прямые крепкие стволы доходили до трёх айрер в поперечнике и превышали сорок в высоту. Их ветви оканчивались похожими на шишки колосьями, образовывали густую крону и были плотно одеты длинными узкими листьями. С возрастом они опадали, оставляя после себя ромбовидные рубцы, сплошь украшавшие поверхность старых ветвей и самого ствола. Келеф полюбил эти могучие растения с тех пор как впервые увидел за тот особенный звук, который они издавали, покоряясь ветру: ласковый треск и шорох, похожие на голос огня. Давным-давно они погибли, уступив более совершенным. Их возвращению было лишь одно объяснение: эта земля не замерла во времени, повторяя один и тот же день. Она возвращалась в прошлое, и Сил'ан, одиночеству которого болото было верным стражем, бродил здесь, всякий раз невольно думая о невозможном. И какой бы запрет: свой собственный, семьи, детей Океана и Лун или чужого народа ни приходил ему на ум в этот момент, на всё отвечала уже однажды сбывшаяся поговорка. «И у высоких гор есть проходы, — напевно повторял за воспоминаниями Келеф, — и у земли — дороги, и у зелёных вод — броды, а у тёмного леса — тропинки. Только бы услышать…»
Он танцевал, поднимаясь над верхушками низких папоротников, среди чешуйчатых стволов, похожих на лапы могучих ящеров. Лёгкий, словно песня, словно едва-едва назвавшийся взрослым юнец из младшего поколения. Приятно удивлённый, он тихо, весело смеялся и, порой забывшись и представив по старой привычке совсем другой лес, торопливо оглядывался, будто кто-то мог выйти к поляне за его спиной. Только ажурная листва чуть шевелилась на ветру, резвились насекомые, да изредка сыто булькало болото. Келеф обвивался вокруг дерева и, глядя как солнечный луч ползёт навстречу по коричневым чешуям, говорил со счастливой, сонной улыбкой: «Тебе бы здесь не понравилось».
— Не люблю я Ледэ, — сурово сказал Преакс.
Он стоял у самой опушки в шаге от ворот. Сил'ан, подкрадывавшийся сзади, с притворным огорчением вздохнул.
— Мог бы подыграть, — весело поддразнил он.
Юноша пришёл на встречу в своём истинном облике. Он упорно не желал хоть сколько-нибудь подражать людям в одежде, макияже и причёске. Как должно быть, и помнить о том, что заточён в человеческом теле.
— Ты добрый, — сообщил он мрачно, оборачиваясь. — Хотел напугать.
— Поиграть.
— Теперь какую-нибудь жуть расскажешь.
Келеф рассмеялся:
— И правда. Я замечательный паразит нашёл.
— Избавь меня от подробностей, будь милосерден, — серьёзно выговорил Преакс.
— Тогда я тебя слушаю, — легко согласился Сил'ан.
— А слушать нечего, — мрачно поведал юноша. — Они обсуждали торговые вопросы. Всё больше текстиль. Какой регион им славится?
