Сергей Булыга - Черная сага
Опять три дня! Я даже вздрогнул! Потому что сразу вспомнил вот что: три дня вверх по реке от Уллина, в поселке, в крайней хижине…
И я зажмурился, потом медленно, очень осторожно открыл глаза…
И увидел тот самый очаг – на Уллинском капище, в хижине. В очаге горел огонь, но теперь в этом огне я уже ничего не видел. Зато из-за спины я опять услышал голос Владивлада. Владивлад говорил:
– … А остальное все уже готово. Так что, сам видишь, сборы будут скорые. И Барраслав спешит! Поэтому, я думаю, мы встретимся с ним примерно где-то на полпути. То есть три дня до этой встречи нам осталось!
Три дня, он говорит, подумал я. Опять три дня! Три дня вверх по реке от Уллина! Я обернулся, посмотрел на Владивлада. Он встал, сказал:
– Решайся, Айгаслав! Конечно, ты можешь не слушать меня, можешь опять бросить все и вернуться в Окрайю. Но ты ведь здешний ярл. Ярл всей Земли!
Я не спешил с ответом, я думал. Потом я сказал:
– Дело весьма серьезное. Я должен посоветоваться с Лаймом.
– А раньше ты советовался с Хрт! – не скрывая насмешки, сказал Владивлад.
– Хрт мертв! – сердито сказал я.
– Для Лайма он всегда был мертв! – еще сердитее воскликнул Владивлад.
Эти слова меня разгневали, и я очень громко сказал:
– Тогда ему лучше вернуться в Окрайю! И унести с собой свое колдовство!
Владивлад весь задрожал от гнева! Но сразу ничего не сказал. А когда он заговорил, то сказал уже вот что:
– Пусть так! Считай, что ты убедил меня. Пойдем! Нас ждут.
И мы пошли из хижины, пришли к столам, и пировали вместе с нашими дружинами. Я время от времени поглядывал на Лайма, вспоминал о былом и, мало-помалу, мне стали понятными те зловещие слова Аудолфа, когда он говорил, что он не завидует тому, кто носит свою смерть за пазухой. Тогда, когда я это услышал, я, честно признаюсь, подумал, что это он намекает на мое сердце, в котором горит любовь к Сьюгред – что это будто бы она убьет меня… Но Аудолф, как я теперь стал понимать, вел речь про пузырек с колдовством. И вот о чем еще я тогда подумал: что Аудолф так легко – без боя – с ним расстался потому, что был совершенно уверен в том, что его проклятие все равно достигнет цели. Лайм, значит, обречен. А все из-за кого?! Опять из-за меня! И вот когда я так подумал, я сразу же подумал еще вот что: да когда же все это кончится?! Когда я перестану приносить людям несчастье?! Ведь же вначале я, желая узнать, как добраться к Источнику, дал отравить Хальдера. Потом, чтобы сбежать от рыжих, я оставил им в жертву Щербатого. Потом, уже в Окрайе, погиб Лузай, и опять это случилось по моей вине. А теперь что, наступил черед Лайма, так, что ли? То есть, я опять становлюсь виновником чужой смерти?!
Поэтому, когда я наконец решился и отозвал Лайма к реке и мы с ним беседовали, то я не настаивал на том, чтобы Лайм соглашался со мной. А когда он сказал, что желает повременить с ответом до утра, я даже, признаюсь, обрадовался.
Однако утром Лайм пришел ко мне и заявил, что если это будет надо, то он готов применить свое колдовство все без остатка. Я сдержанно поблагодарил его за это, а сам подумал, что, значит, таково его судьба – быть похороненным в моей земле. Хотя, скорей всего, тут же подумал я, моя судьба будет такой же – нас ведь убьют в один день в одной и той же битве. Потому что как мы только сойдемся с криворотыми, так отступать нам будет уже некуда. Ведь же не идти обратно в Уллин! Здесь же и стены дряхлые, прогнившие, и полуразрушенный вал, и ров, которого уже почти не видно. Да и останутся здесь только старики да женщины да дети. А все остальные уходили с нами. Так Владивлад велел! Я попытался отговаривать его от этого, я говорил, что смерд с копьем – это не ратник, а тот же смерд. И я еще напоминал ему, что, как нам рассказал гонец, под Глуром смерды сразу побежали, сломали строй – и Барраслав был вынужден сдать город. Но Владивлад меня не слушал, Владивлад говорил, что и у Кнаса тоже только одни смерды, то есть простой народ, а он уже скольких побил! Так что, сказал Владивлад, не заносись, брат Айгаслав, чти смердов. Я промолчал, не стал с ним спорить.
Зато когда пришла пора всходить на корабли и я узнал, что ратники еще не собрались и будут выступать только к полудню, я, правда, опять промолчал, но зато вздохнул с великим облегчением, ибо обузы не терплю, особенно в походе.
А Владивлад очень разгневался на ратников, рвал тысяцкому бороду, бил по щекам – и тысяцкий терпел. И в этом нет ничего удивительного, потому что уллинские очень боятся Владивлада и за глаза называют его колдуном. Да он и есть колдун, сын колдуна. А еще говорят…
Но я ведь не об этом вам рассказываю! Да я тогда и не думал о Владивладе. Мы тогда споро шли вверх по реке, а уже наступила настоящая весна, стало уже совсем тепло, трава по берегам росла высокая и сочная, Сьюгред в первый раз в жизни видела такое, у них же нет такой травы, нет такого желтого песка по берегам, и нет таких цветов. Поэтому когда мы вечером только пристали к берегу и стали разводить костры, Сьюгред сразу пошла и набрала целый букет, сплела себе венок. Ей было хорошо, она много смеялась.
А я был мрачен и молчал. Я вспоминал свои видения, и если закрывал глаза, то сразу видел ключницу. А ярлову не видел. Может, это оттого, что я ее совсем не помню. Все говорят, что ярлова была ко мне очень добра, а ярл на это гневался и говорил, что мальчик – это будущий мужчина, он должен расти в строгости, а ярлова на это возражала, что так будет тогда, когда мне исполнится семь лет и меня подстригут, как мужчину, и дадут в руки меч…
Однако мне исполнилось еще всего только три года, когда Мирволод с братьями ночью пришел к нам в терем. Сперва они зарезали ярлову, а после ярлича – меня. В ту ночь, когда нас резали, Хальдер был в Уллине, был пир у Владивлада, и Владивлад еще сказал: «Вот, пьем вино, а что-то кровью пахнет, к чему бы это?». А утром пришли дымы с известием. Хальдер сразу отправился в Ярлград. Шел он так же, как и мы сейчас идем. И тогда так же была весна и так же много цветов. Вот только криворотых тогда не было! Вот о чем я тогда подумал. Но сразу подумал еще вот что: что их как будто и сейчас тоже нет. Я же, подумал я, их не вижу, я просто сижу возле костра, а рядом сидит Владивлад. А возле других костров сидят наши дружинники. Сьюгред уже ушла в шатер… И еще вот что: а небо тогда было очень, даже просто на удивление черное, а звезды так же на удивление яркие. Когда я об этом подумал, то сразу вспомнил уже вот что: Хрт, говорили, вот так же сидел возле костра, смотрел на Небо и очень долго думал, а после встал и попросил, чтобы Небо даровало ему Макью. Вот как ему было легко, подумал я с обидой. А я, дальше подумал я, вначале предал Хальдера, потом отдал Щербатого Чурыку, потом бил Вепря и спускался в Чертог, так же еще Торстайн тоже погиб из-за меня, и еще Лузай… И только уже после всего этого Сьюгред сказала мне: «Муж мой! Мой господин!». А ведь и вправду ее господин, потому что ее судьба – тень от моей судьбы, и если я через три дня буду убит…
