Танит Ли - Восставшая из пепла
Я завернула мертвого младенца Тафры в одно из одеял, подняла этот сверток и подошла к пологу палатки. Пир весело шел на некотором расстоянии от этого места — дым костра, шум, движение, пение.
Я проскользнула между камней, добралась до неохраняемой изгороди и перелезла через нее.
Я ни в коей мере не ощущала ни слабости, ни раскаяния. Мое решение было слишком быстрым, слишком внезапным, и все же, я думаю, я давным-давно уже знала про него, сама того не подозревая. Во мне не шевельнулось ни малейшего сомнения по поводу того, что я сделала.
Путь из крарла был крутой и ненадежный. Прокарабкавшись примерно с полчаса, я почувствовала усталость и физическую боль. Удалившись за пределы стана на значительное расстояние, я уползла в глубокую расщелину, загороженную нависшими над ней высохшими на солнце кустами, и уснула. Когда я проснулась, надо мной висела черная, как смоль, ночь.
Я выбралась из расщелины и снова зашагала деревянной походкой, по-прежнему сжимая свою ужасную ношу. Наконец мне попался ручей, очень узкий и темный, но почва здесь под ногами казалась помягче. Я выкопала в земле могилу для принесенного мной существа, а затем направилась вниз по течению, нежа ступни в прохладной воде.
Я подошла к лесу ближе к полуночи. Луна отбрасывала прозрачный индиговый свет, и стволы высились, словно тусклые темные колонны, покрытые беспорядочной резьбой и поддерживающие лунный свет на сплетенных ветвях. Под моими ногами — мхи, камни и проросшая меж ними трава. Теплая, безмолвная ночь.
Мне и в голову не приходило, что за мной могут послать погоню. Они упивались своей победой, и, кроме того, я не представляла большой ценности. Я снова улеглась спать под открытым небом, не думая ни о людях, ни об охотящихся животных. Вообще ни о чем не думая.
Утром, плеснувшим с неба тонким золотом, я пробудилась и поняла, что я не только свободна, но также в первый раз с тех пор, как вышла из Горы, действую в одиночку. Без внешних причин, без влияния со стороны других действие, задуманное и исполненное по моей собственной воле.
Утренний холодок, тяжесть молока у меня в груди, боль между бедер казались ничтожной ценой в уплату за это.
Глава 5
Небольшая горка прислоненных друг к другу камней.
Столь знакомая, однако, я не могла вспомнить, откуда, когда лежала под деревьями, глядя на эти камни. За ними — журчание ручья, вдоль которого я шла ночью раньше. Да, наверняка в этом и заключался ответ: камни означали близость воды. Мое тело и рот истомились от жажды. Я поднялась, скрипя каждым своим суставом, и пошла между деревьев к камням, и посмотрела вниз на стремительно струящийся здесь золотистый и словно прозрачный ручей. Сняв черную «рубашку», я стояла по колено в потоке, омывающем прохладой мне кожу, и пила из сложенных ладоней до тех пор, пока намокшая вуаль шайрина не облегла мое горло, а влажные полосы не прилипли белыми прядями к коже. Я провала рукой по животу, кожа все еще дряблая после родов, тем не менее быстро натягивающаяся. Вскоре мускулы и плоть будут твердыми и гладкими. Я с моим уникальным даром исцеления ликовала, плескаясь в ручье.
Медленно я стала сознавать чужое присутствие. Подняв наконец взгляд, я встретила пару ледянисто-желтых глаз. Не думала раньше, что желтый оттенок может быть таким холодным. Вокруг глаз серополосый мех звериной морды, над челюстью выступают острия зубов, уши с кисточками прижаты к голове — дикая кошка горных долин и, вероятно, голодная.
Мы уставились друг на друга, эта хорошо снаряженная, хорошо оснащенная тварь и я, обнаженная, в воде, без ножа для защиты и без оставшихся сил оглушить или убить. В другое время я бы сочла эту кошку очень красивой. Она начала грациозно двигаться по берегу ко мне, сосны за ней упирались в небо, отбрасывая теперь тени, полосатые, как ее шкура. В последний миг она отвела взгляд, опустила голову и принялась пить из ручья, футах в двух оттуда, где стояла я. Я чувствовала ее мускусный запах. Ее язык делал быстрые розовые движения, напоминая мне кошку Уасти. Через некоторое время она подняла морду, всю в бисеринках воды, повернулась и прыгнула назад, туда, откуда пришла, исчезнув в лесу за прислоненными камнями.
Удача. Возможно, она все-таки уже наелась и не нуждалась в моем мясе.
Я начала неудержимо дрожать, выкарабкалась из своей ванны и терла тело пригоршнями сухой травы, пока это действие и теплое солнце не высушили меня.
Натягивая «рубашку», я задела рукой кучу камней. Один мелкий камешек выскочил и упал в ручей, где течение унесло его. Я следила, как уносится камешек и сразу увидела на его месте стрелу, и вспомнила ручьи над ущельем, реку в лесу, в которой уплыла стрела Кела, сломанная пополам, потому что она прикоснулась к злому месту. АЛТАРЬ ДЛЯ ЗАКЛАНИЙ — ДРЕВНИЙ, КАК САМО УЩЕЛЬЕ. ГОВОРЯТ, БУДТО ТОТ ИЛИ ИНОЙ ЧЕРНЫЙ БОГ ВСЕ ЕЩЕ ОБИТАЕТ ЗДЕСЬ… А я лежала здесь, ликуя, и дикая кошка не тронула меня.
Свобода была такой недолгой, несмотря на мою радость. Нет никакой свободы. Темное проклятье было со мной повсюду, куда бы я ни пошла.
Я побежала от ручья через утренний лес. Птицы разлетались с моего пути. Когда я не смогла больше бежать, то пошла быстрым шагом, стремительно и не особенно думая. Крутой путь и много деревьев. У меня отсутствовало всякое чувство направления. Я сорвала с куста несколько ягод и заплакала, как избалованный ребенок, когда боли в желудке стали досаждать мне.
Прошел день, и пришла ночь, когда я находилась высоко на скальной дороге, карабкавшейся из леса к темнеющему небу. Спала я в пещерке, свернувшись клубком, так как места там было мало, и мне снилась беломраморная спальня, где я лежала на шелковой постели, а рядом со мной качался в золотой колыбели ребенок. Розовый голубоглазый ребенок с челкой желтых волос.
— Это ребенок Асрена Джавховора, — сказала я, а затем открылись двери, но темный человек в черной маске подошел ко мне, подняв меч, фаллический и угрожающий. Меч свистнул и рассек колыбель. Я увидела, как кудрявились на загривке сильной шеи черные волосы, ибо убийца был Дараком.
Я не знала, куда направляюсь, хотя и догадывалась, что должна была давным-давно покинуть путь, называемый эттуковцами Змеиной дорогой; не осталось никаких следов проселка. Это был опасный край, населенный дикими зверями и дикими племенами вроде эттуковцев. И все же я не видела никаких людей, и они, надо полагать, не видели меня — или же они уволокли бы к себе для развлечения. Животные, которых я мельком видела, относились к робкому десятку: стройный длинноногий олень, извивающиеся гибкие серые змеи, птицы и рыжевато-коричневые белки. Один раз в сумерках четверо волков пробежали в расселине в скалах далеко внизу и побудили меня выбрать для сна более глубокого пещеру. Через панорамы холмов и лесов по ночам доносилось глухое эхо странных лаев и визгов разных тварей. Я чествовала, что мне нет места в этой обжитой местности, посторонней, лишенной способности выжить. Я съела красные ягоды, вызвавшие у меня рвоту, и поняла, что отравилась. Подол моей «рубашки» порвался на колене, а остальная одежда истрепалась и износилась. Я пила из прозрачных ручьев или коричневых зеркал крупных прудов, где в сумерках квакали лягушки. Молоко во мне начало высыхать.
![Джордж Кокс - Моя первая белая клиентка[ Смерть в Панама-Сити. Моя первая белая клиентка. Змея]](/uploads/posts/books/148568/148568.jpg)
