Лэйни Тейлор - Сны богов и монстров (ЛП)
Но если ты понимаешь пределы их возможностей, монеты могут помочь.
– Я желаю знать, где сейчас Акива, – сказала Кэроу, и гавриэль исчез с ее ладони. 84
Катаклизм
Певчая начала рассказ, но Скараб ее перебила. Старшая женщина была слишком мягкой, она хотела снизить накал ужаса всей этой истории, хотя в ужасе и была самая суть, – словно боялась, что стоящий перед ней воин не вынесет удар.
Он выдержал. Побледнел. Челюсти сжались крепко, до хруста, – но он выдержал.
Королева поведала ему о спеси старых магов, которые возомнили, что могут предъявлять права на Континуум; об Искателях; о том, что только стелианцы возражали против того проекта. О том, как были пробиты вуали, как маги научили двенадцать избранных пронзать самое ткань мироздания. Маги посягнули на то, что было им не по зубам.
А потом Скараб рассказала ему, что́ открылось Искателям по ту сторону отдаленной вуали. Сила, которую они не сумели удержать.
Нитилам, так назвали их Искатели, поскольку твари не имели языка и самоназвания, только голод. Нитилам – древнее слово для кровавого хаоса. Таковы они и были.
Описаний не сохранилось. Никто из ныне живущих тварей не видел, но Скараб и сейчас ощущала их присутствие – меньше, чем дома, но ощущала все равно. Они никуда не делись. Давят, впиваются, грызут.
Быть стелианцем означало каждую ночь проводить в доме, где на крыше роятся чудовища, пытающиеся пробить дорогу внутрь. Крышей было все небо, а домом – Эрец. Вуаль стелилась по небесному своду, и на Дальних островах, где вокруг только небо и море, говорили просто: небо кровоточит, небо цветет. Болеет, слабеет, иссякает. Однако имелась в виду вуаль, сотворенная из несметного числа энергий, сиритара, который стелианцы питали, охраняли и кормили собственной жизненной силой – всякий день и всякий час.
В этом заключался их долг. Именно таким образом они удержали портал, когда Искатели потерпели поражение, вот почему их век короче, чем у северных родичей, которые ничего не отдают, а только берут у мира, куда пришли как в убежище, а потом нагло заявили свои права на него.
Стелианцы отдают свою кровь вуали, которую повредили глупцы; в одиночку удерживают бессмысленную, тупую, дикую силу нитилама. Чудовищ. Но нитилам – начало куда более разрушительное и необузданное, чем просто вечно голодные злые твари. По словам Скараб, только одно слово в состоянии описать такую мощь:
Боги.
Для чего же еще придумали это слово, как не для обозначения невидимого и необъятного начала? Что до «божественных звезд», которым поклоняются испокон веков, то, по словам Скараб, от них не больше проку, чем от сказок на ночь. Какой толк от светлых богов, если они только смотрят с высоты, в то время как темные боги ежесекундно пытаются тебя пожрать?
Нитилам – нечто огромное, темное, она врастает щупальцами в окружающий мир, а множество пульсирующих ротовых отверстий присасываются к вуали, словно червь к выброшенной на берег морской змее. Она уже давно умерла, бледное брюхо сморщилось под солнечными лучами, а страшный паразит все еще сосет мертвое тело.
Этого она Акиве не сказала. То был ее собственный кошмар, стоило ночью закрыть глаза и представить, как извиваются мерзкие щупальца, присосавшиеся к вуали. Она просто пересказала ему миф, поскольку там была правда: есть тьма, и в ней плавают чудовища, огромные, как миры.
Скараб заговорила про Мелиз, и в глазах Акивы что-то блеснуло. Блеснуло – и погасло. Когда Певчая послала ему образ Фестиваль, он отреагировал похожим образом. Возможно, старуха желала его пощадить. Или ее ослепила горечь собственной утраты. Почему только одна Скараб заметила, как сильно подействовал на Акиву образ матери, переданный ему в сообщении? Как он потянулся к нему всеми силами своего разума, а потом отпрянул?
И вот теперь Мелиз. Мелиз, венец Континуума, его сад и сокровищница. Родной мир серафимов, сердце тысячелетней цивилизации. Скараб не отводила глаз, повествуя Акиве об истории его собственного народа, о величии предков, о славе серафимов Первого Века. Больно. Мелиз, первый и последний, Мелиз вечный, Мелиз утраченный.
Королева жестко напомнила себе, что он преступник; она передавала ему волны скорби, утраты и печали – каждая пронзала его, что-то забирая из жизненной силы, – и Акива слабел прямо на глазах.
Чего она вообще от него хочет? Вытянуть все силы? Скараб не могла точно сказать даже самой себе. Она преследовала его, чтобы убить – сначала. А теперь?
После битвы в Адельфийских горах, когда она, словно косой, срезала нити жизни атакующих солдат Доминиона, собрала их в жгут и положила начало первой струне йорайи – мистического оружия предков, – в голове мелькнула мысль, что нить, свитая из души Акивы, задаст в аккорде самый главный тон. Станет лучшей струной ее арфы. Сила его магии, но под ее контролем.
Возможно, здесь и крылся ответ. Возможно, именно к такой цели предназначение вело Фестиваль.
Хорошо бы зов ананке самой Скараб был яснее.
С одной стороны, все совершенно понятно. Нитилам – ее бремя и жребий. И никуда от этого не уйти.
Она всегда это ощущала. Лежа по ночам без сна, Скараб представляла грядущее сражение. Предчувствовала, что битве суждено состояться. Сила против силы, без преград и барьеров. Лютый бой двух лютых врагов. Смертный бой.
И пусть монстры трепещут! Смотрите, грядет Скараб, бедствие темных богов, предстоятель от имени всех уничтоженных миров!
Эта мысль и эта картина завладела вниманием королевы, хотя рассудок по-прежнему не видел ни проблеска надежды. Певчая ощутила возникший в разуме королевы образ – и в ужасе отпрянула. А кто бы не отпрянул?
Стелианцы нового века строили свою жизнь, исходя из утверждения: Тьма не может отступить. Ее можно лишь не пропустить дальше. И они держали. Держали и умирали – бесславно, не дожив отмеренный срок. Принимая на себя то бремя, от которого с презрением отвернулись бы предки. Истекая, как кровью, своей жизненной силой, даже не помышляя о том, чтобы сразиться, – ведь враг пожирает миры, а стелианцы уже даже не воины.
И риск… если они проиграют, то потеряют – все. Все, что осталось. Эрец – пробка, которая не давала излиться тьме. Если стелианцы проиграют, сокрушительный крах ожидает всю цепочку миров.
Ничего из перечисленного королева Акиве не сказала. Ему достаточно знать собственную роль в этой истории – и только. Закончить рассказ было легко. Посмотри, безумец, что ты сделал, к какой последней черте подвел мир, – вот что нужно было ему сказать.
