Кристофер Сташеф - Пока чародея не было дома. Чародей-еретик
— Так, значит, эта тварь была создана из «ведьмина мха»? — нахмурившись, переспросил Бром О’Берин.
— Да, милорд, — ответил Пак. — К шалашу нас привели собачьи следы, и мы своими глазами видели, как этот человек сотворил из «ведьмина мха» ходячее дерево.
— Маленькое, — уточнил Келли.
— Не сомневаюсь, оно подрастет, как только его создатель обзаведется очередной порцией «ведьмина мха», — проворчал Бром. — Ты прав, Робин. И говоришь, он быстро изготовил это деревце?
— За четверть часа, пожалуй, ваше величество.
— Стало быть, он большой искусник. Только леди Гэллоугласс управилась бы скорее. — Бром не удержался от любовной улыбки, но тут же снова стал серьезен. — И вы говорите, что на макушке у него выбрита тонзура?
— Выбрита, милорд, — если только он не ухитрился так ровненько облысеть.
— Вообще-то, если рассудить, возраста он почтенного, — добавил Келли.
— Ты что же, защищать его взялся? — обрушился на лепрехуна Пак. — Помолчи, монаший прихвостень!
— Это кого ты прихвостнем обозвал, подлый дух? Да будет тебе известно…
— Ничего ему не станет известно, — рявкнул Бром. — Неужто вы собрались тратить время на препирательство, когда этот архиепископ подговаривает крестьян низложить короля? Нет уж! Ступайте к хижине этого колдуна и следите за каждым его шагом! Идите же и ничем не выдавайте себя до прихода королевских воинов!
Дверь с грохотом отворилась. Крестьянин рывком поднялся на постели, но двое воинов проворно вывернули ему руки за спину. Один из них поднял хозяина лесной хижины на ноги, а второй быстро обмотал его запястья веревкой. Крестьянин, сонно моргая, разглядел суровых мужчин в кольчугах, с копьями в руках.
— Что… что вы делаете? С чего вы на меня накинулись? У меня ничего такого нет…
Но воины без слов развернули его к мужчине в легком шлеме. ГРУДЬ его защищал латный нагрудник, к поясу был приторочен меч. Подбоченясь, он гневно глянул на хозяина хижины.
— Ты творил чудовищ и натравливал их на ни в чем не повинных людей! — Не отрывая взгляда от колдуна, рыцарь крикнул: — Он связан, миледи!
В хижину вошла красивая осанистая женщина с пышными рыжеватыми волосами. «Крестьянин» побледнел, узнав леди Гвендилон.
— Не пытайся отрицать этого, — посоветовала она колдуну. — Нам обо всем рассказали двое свидетелей, которые своими глазами видели, как ты изготовил ходячее дерево. А теперь отвечай, зачем ты делал это.
«Крестьянин» насупился:
— Нет. Вы ничего от меня не узнаете.
Он не шутил — Гвен это поняла. Его сознание выглядело совершенно пустым и гладким, словно шар. Но вдруг изнутри этой сферы вылетел мысленный приказ явиться и сражаться. Гвендилон проворно развернулась к двери.
В хижину с диким ревом ворвался двухголовый пес, свирепо сверкая всеми своими четырьмя глазищами. Рыцарь повернулся к твари, выхватил меч, а Гвендилон прищурилась и уставилась на чудовище в упор, и уже в то мгновение, когда монстр прыгнул на нее, его силуэт начал таять прямо на глазах, как воск на горячем камне. Рыцарь вскрикнул и бросился вперед, стремясь заслонить собой Гвен, но о его нагрудник ударился уже не страшный зверь, а обугленная черно-серая масса. Бесформенный ком отскочил от латной стали, а рыцарь отступил, став зеленым, как плод авокадо. Гвен не сводила глаз с комка «ведьмина мха». Вскоре этот комок разделился пополам, затем обе половинки также распались на две части, и в конце концов образовалось сорок маленьких комочков. А в следующее мгновение комочки пожелтели, выпустили зеленоватые проростки, и по полу раскатились… луковицы!
Крестьянин, лицо которого приобрело землистый оттенок, ошарашенно смотрел на них.
А Гвен обернулась и сурово посмотрела на него.
— Советую тебе не превращать эти луковицы во что бы то ни было опасное.
— Я… я не стану… леди.
Это прозвучало как признание поражения.
— А теперь говори, — распорядилась Гвен, — зачем ты покинул монастырь и явился в этот лес?
Монах со страхом взглянул на нее, но лицо его вновь стало бесстрастным.
— Ловко придумано. Думали, я напугаюсь и стану говорить? Да нет, я понял, что это просто выдумка.
— У тебя слишком ровная лысина — у простых крестьян таких не бывает, — заметила Гвен. — А для лесного отшельника ты чересчур хорошо упитан. Да и не похож ты на пустынника. Почему бы тебе не сказать мне правду?
— Я не стану разговаривать с еретиками, — буркнул монах, и его сознание снова уподобилось безупречному гладкому шару.
Гвен нахмурилась, оценила свои силы, улыбнулась и проговорила намного мягче:
— Но ты совсем один в этом страшном лесу, в такой дали, без людей. Наверное, вы очень скучаете по своим товарищам, святой отец.
— Я не «отец», — автоматически отозвался монах. — Я еще не успел… — Он запнулся, злясь на себя за то, что проговорился. Гвен по его лицу видела, как мечутся его мысли, но сознание монаха при этом не выдавало наружу ни капли информации. Он не желал признаваться в том, что он действительно монах.
Гвен решила добавить немного маслица в заварившуюся кашу.
— Ну же, вы добрый человек и всегда желали быть добрым. Теперь же вы пойманы на месте преступления, и вернуться в обитель у вас нет никакой возможности. Вероятно, вам непросто заставлять себя творить чудовищ, которые до смерти пугают неповинных людей. — Во взгляде монаха мелькнула тень сомнения. Это было первым признаком проявления слабости. Гвен одарила его самой печальной и сочувствующей улыбкой, на какую только была способна. — Вероятно, вас сильно огорчает раскол в обители? Ведь вы помните о тех ваших собратьях, что ушли из монастыря и основали новую обитель? Разве вы не скучаете по ним?
Мнимый крестьянин горестно поджал губы и признался:
— Я тяжко тоскую по ним, леди.
— А переживаешь ли ты за них? Волнуешься ли о том, в безопасности ли они?
— Да, — подтвердил монах. — Ибо по духу они воистину братья мои.
Гвен кивнула:
— Они для тебя ближе родных братьев. Назови же свое имя, брат, чтобы я знала, к кому обращаюсь.
Монах зыркнул на нее, вздохнул и сдался.
— Меня зовут брат Клэнси, леди, и я не ведаю, как вам удалось преодолеть мою защиту и прочесть мои мысли. Ведь вы леди Гэллоугласс, не так ли?
— Верно, — подтвердила Гвен, стараясь не выказать радости победы. — И если вам известна моя репутация, брат Клэнси, то вы должны понимать, что для вас — высокая честь в том, что вы столь долго таились от меня.
— Вы очень проницательны, леди, — признал брат Клэнси. — И вы правы: я очень сожалею о том, что творил чудовищ и пугал ими несчастных крестьян.
