Райдо Витич - Обитель Варн
Море, океан вопросов, но ответы скрыты и спутаны как карты в колоде, и где ты и
где я — не найти, не угадать. Возможно, уже забыл обо мне, опять кормишь голубей
на площади Сан-Поло, кружишь на Венецианском карнавале очередную красавицу. А
завтра рванешь в высь, пройдешься в полете над Валенсией и Тулузой, прогуляешься
по площадям Рима, отобедаешь в Белградском ресторане, поохотишься в Вуковаре и
заснешь где-нибудь в Глейсдорфе или Мишкольце…
Неужели мы больше не увидимся?
`Маме кажется, что у меня горячка. Она то и дело щупает мой лоб, заглядывает в
глаза. Я стараюсь улыбнуться ей, воссоздать прежний, знакомый ей оптимизм в
глазах. Но вот беда, мне до ужаса хочется вместо этого просто прижаться к ней,
расплакаться и рассказать все, что со мной произошло вдали от нее. О тех душах,
что пришлось забрать, и о своей, что осталась в твоей обители.
Я так и не привыкла спать по ночам. Лежу, смотрю в потолок и мирюсь с инертным
существованием, борюсь с желанием встать на подоконник и взмыть в небо, пройтись
в прощальном кружении над городом и полететь к тебе.
Я постоянно убеждаю себя, что страсть пройдет, сгинет тоска и все наладится. Не
первый раз я влюблена…но разве любила?
`Сегодня видела птиц. Они летели к тебе огромной стаей. Я стояла и с завистью
смотрела им вслед, пока мама не увела меня с улицы. Кажется, она серьезно думает,
что медкомиссия не ошиблась. Еще немного и мама начнет пичкать меня лекарствами,
водить по психиатрам. И как объяснить ей, что это тупиковый путь, неверное
решение? Все проще и сложней: я больна любовью к тому, кого нет. Кто миф,
парадокс, иллюзия природы. Кто реальнее любой реальности. Кто мертв, но жив
более любого из живущих'.
`Я работаю. Хожу в тренажерный зал.
Купила себе пугач и палю по мишеням — пустым банкам на пустынном пляже за домом.
Много читаю, бегаю по утрам. Стараюсь загрузить себя всем, чем можно.
Не помогает'.
`На меня косятся соседи. Сослуживцы сторонятся, словно я чумная. Братья смотрят
как на инопланетянку. Мама — как на любимую, но тяжелобольную. А ведь я уже не
Варн. Я такой же человек, как и они. Но чувствую себя настолько одинокой,
подавленной, насколько, наверное, и муравей не чувствует себя в пустыне.
Наверняка дело во мне. Но как переломить себя? Заставить улыбнуться в ответ на
пошлость, рассмеяться грубой шутке, умиляться непроходимой глупостью,
восхищаться дурными манерами. Фальшивить, лицемерить, лгать изо дня в день. Быть,
как все.
Не хочу, потому что не могу. Твой образ хранит меня от лжи. Я знаю, свобода не в
запретах, свобода в той самой никому не нужной, такой некрасивой для всех правде.
А мне омерзительна кривда. Я знаю ее цену, знаю вкус и цвет ее сути.
Она пахнет кровью и горем…
Мама водит меня в церковь. Я хожу. Вот только исповедоваться мне не в чем. Мои
грехи и гиена не смоет, куда уж клирик отпоет'.
`Конец марта. Меня уволили.
Соседи нажаловались патрулю и у меня отобрали пугач. Теперь я в принудительном
порядке хожу к психологу и слушаю его сказки о неограниченных возможностях
человека. Где-то я уже слышала теорию о человеко-царе…Можно я останусь
человеко-зверем? — спросила как-то. Психолог, молодой мужчина прилизанной
наружности, потерял дар речи. Потом долго зачитывал мне какую-то нудную брошюрку
о величии и могуществе подсознания, энергетики. Я поверила. Но занятия все равно
продлили на неделю.
Теперь я молчу. Сижу и думаю о тебе, разговариваю, обсуждаю прошедший день.
Психолог мне не мешает. Судя по его довольному лицу, в конце встречи — я ему
тоже.
А маму не отпускает тревога'…
`Сегодня мне показалось, я видела Урва. Хитрец сидел на дереве у подъезда и
наблюдал за тем, как я кормлю птиц. Я оглянулась и никого не увидела. До сих пор
не знаю, было или не было? Схожу с ума или твой верный друг почтил меня своим
присутствием?
Значит, ты еще помнишь обо мне?
Или все-таки, это паранойя?
Расклеилась я. Это просто весна…
Без тебя.
Апрель.
`Прошло два месяца, как я вернулась домой. Пять с тех пор, как мы виделись с
тобой. Я готова перевести их в недели и дни, подсчитать со скрупулезностью
шизофреника количество часов и минут нашей разлуки. И ужаснуться полученной
цифре. Но не буду. Мне хватает боли. Каждый вдох и выдох без тебя. Каждое слово,
не к тебе обращенное, каждое дело не для тебя, каждый взгляд, что подарен не
тебе — вот настоящий ужас.
Иногда мне хочется все бросить, взять снаряжение и направиться в горы, чтоб в
итоге оказаться на краю ущелья, что разделяет тебя и меня. Я даже составила
маршрут, посчитала время, что затрачу на путь, и вышла гротескно смешная цифра —
десять дней. Всего десять! Неспешных дней пути с привалами и остановками.
Мысленно же и того на путь не затрачиваю. Доля секунды и я штурмую Черный замок,
вхожу в зал и говорю тебе: Здравствуй! Кажется, я забыла сказать, что люблю тебя!…
После можно и уйти. Но уже не смогу.
Нет, глупо и думать о том.
Нет, я не стану ничего делать. И излечусь. Как, возможно, излечился ты. А
впрочем — болел ли?
Возможно, я была для тебя забавой, как для меня в ту пору твой глобус.
Возможно, ты уже не помнишь меня. Имя Лесс затерялось в списках Агнешек, Ойко и
множества других имен. В этом мире все преходяще, тленно и тщетно….
Только рядом с тобой я думала иначе. Верила свято как иной фанатик своим божкам.
Но лишь сейчас поняла, что ты для меня, и лечу себя мыслью, что я не то же самое
для тебя. А это главное. Ведь любовь, прежде всего, единение душ, их соитие, а
не плотская утеха. Меня, пожалуй, никто не понимал, как ты, и пожалуй, я не
понимала никого так, как тебя. Ты ничего не просил, не ждал, в отличие от других.
Ты просто не знал, что нужно давать и обязательно ждать, что взамен дадут втрое,
четверо больше. И не просил, потому что нечего было просить. Странно… Наверное,
эти странности и являются главными отличиями человека от Варн. Но если так, то
за что вас гнать и травить, из-за чего бояться?
