Р. Бэккер - Воин кровавых времен
И Эсменет поняла, что ей дано свидетельство. Свидетельство истины.
Она не могла подобрать для этого нужных слов, но стала чувствовать себя лучше, каким-то образом вернувшись к жизни. Тем утром Келлхус посмотрел на нее и кивнул, искренне и восхищенно, напомнив ей Ксинема. Он ничего не сказал, потому что слова были не нужны — во всяком случае, так казалось. Возможно, подумала Эсменет, истина сходна с колдовством. Возможно, те, кто зрит истину, просто видят друг друга.
Позднее, перед тем как она отправилась вместе с Серве бродить по полупустому базару Аммегнотиса в поисках съестного, Келлхус помогал ей с чтением. Несмотря на ее возражения, он выдал ей в качестве учебника «Хроники Бивня». Уже само прикосновение к переплетенному в кожу манускрипту внушало благословенный страх. Сам его вид, запах, даже поскрипывание корешка говорили о праведности и бесповоротном приговоре. Казалось, будто страницы трактата пронизаны суровостью. В каждом слове чудились раскаты грома. Каждая колонка, напоминающая птичьи следы, грозила соседней.
— Я вовсе не нуждаюсь в том, чтобы читать доказательства моего проклятия! — сказала Эсменет Келлхусу.
— Что здесь написано? — спросил Келлхус, игнорируя ее вспышку раздражения.
— Что я — мерзость!
— Что здесь написано, Эсми?
Эсменет вновь вернулась к утомительной задаче: биться над знаками, переводя их в звуки, и биться над звуками, складывая их в слова.
День выдался жаркий, словно в пустыне, и особенно жарко было в городе, где камень и кирпич-сырец впитывали солнце и словно удваивали его жар. Вечером Эсменет рано ушла в палатку и впервые за много дней уснула, не поплакав об Ахкеймионе.
Проснулась она в тот промежуток времени, который нансурцы именуют «утром дураков». Стоило ей чуть-чуть приоткрыть глаза, и сон тут же покинул ее, хотя темнота и прохлада говорили, что до утра еще далеко. Эсменет недовольно взглянула на откинутый полог палатки. Ее босые ноги торчали из-под одеяла. Лунный свет освещал их и мужские ноги, обутые в сандалии…
— В каком интересном обществе ты вращаешься, — сказал Сарцелл.
Эсменет даже в голову не пришло закричать. Несколько мгновений его присутствие казалось столь же должным, сколь и невозможным. Сарцелл лежал рядом с ней, подперев голову рукой, и большие карие глаза светились весельем. Под белым одеянием с золотым цветочным орнаментом на нем была надета шрайская риза с Бивнем, вышитым на груди. От него пахло сандалом и ритуальными благовониями, которые Эсменет не могла распознать.
— Сарцелл, — пробормотала она.
Давно ли он лежит здесь и смотрит на нее?
— Ты так и не рассказала колдуну обо мне, верно?
— Да.
Сарцелл с печальной насмешкой покачал головой.
— Порочная шлюха.
Ощущение нереальности схлынуло, и Эсменет ощутила первый укол страха.
— Чего ты хочешь, Сарцелл?
— Тебя.
— Уходи…
— Твой пророк — вовсе не тот, кем ты его считаешь… Ты это знаешь.
Страх перерос в ужас. Эсменет слишком хорошо знала, каким жестоким Сарцелл может быть с теми, кто не входит в узкий круг уважаемых им людей, но она всегда думала, что входит в этот круг — даже после того, как покинула его шатер. Но что-то произошло… Эсменет осознала, что ничего, абсолютно ничего не значит для мужчины, который сейчас рассматривает ее.
— Сарцелл, уходи сейчас же. Рыцарь-командор рассмеялся.
— Но ты мне нужна, Эсми. Мне нужна твоя помощь… Вот золото…
— Я закричу. Я тебя предупреждаю…
— Вот жизнь! — прорычал Сарцелл.
Его ладонь зажала ей рот. Эсменет не нужно было чувствовать укол, чтобы понять, что он приставил к ее горлу нож.
— Слушай меня, шлюха. Ты завела привычку попрошайничать не у того стола. Колдун мертв. Твой пророк вскоре последует за ним. Ну и с чем ты останешься, а?
Он сдернул с Эсменет одеяло. Она вздрогнула и всхлипнула, когда острие ножа скользнуло по залитой лунным светом коже.
— А, старая шлюха? Что ты будешь делать, когда твой персик потеряется в морщинах? С кем ты будешь спать тогда? Интересно, как ты закончишь? Будешь трахаться с прокаженными? Или отсасывать у перепуганных мальчишек за кусок хлеба?
От ужаса Эсменет обмочилась.
Сарцелл глубоко вздохнул, словно наслаждаясь букетом ее унижения. Глаза его смеялись.
— Никак, я слышу запах понимания?
Эсменет, всхлипывая, кивнула.
Самодовольно ухмыльнувшись, Сарцелл убрал руку. Эсменет завизжала и не смолкала до тех пор, пока ей не начало казаться, что она содрала горло в кровь.
Потом оказалось, что ее держит Келлхус, и Эсменет вывели из палатки к рдеющим углям костра. Она слышала крики, видела людей, столпившихся вокруг них с факелами, слышала голоса, громко говорящие по-конрийски. Кое-как Эсменет объяснила, что произошло, содрогаясь и всхлипывая в кольце сильных рук Келлхуса. Прошло то ли несколько мгновений, то ли несколько дней, и шум улегся. Люди разошлись досыпать. Ужас отступил, сменившись нервной дрожью стыда. Келлхус сказал, что пожалуется Готиану, но вряд ли удастся что-либо поделать.
— Сарцелл — рыцарь-командор, — сказал Келлхус. А она — всего лишь любовница мертвого колдуна.
«Порочная шлюха».
Эсменет отказалась, когда Серве предложила ей остаться в их с Келлхусом шатре, но приняла предложение воспользоваться ее сосудом для омовений. Затем Келлхус провел Эсменет в ее палатку.
— Серве убрала там, — сказал он. — Она сменила постель. Эсменет снова принялась плакать. Когда она сделалась такой слабой? Такой жалкой?
«Как ты мог покинуть меня? Почему ты покинул меня?» Она заползла в палатку, словно в нору. Уткнулась лицом в чистое шерстяное одеяло. Она почувствовала запах сандала… Келлхус забрался в палатку следом за Эсменет, неся с собой фонарь, и уселся над нею, скрестив ноги.
— Он ушел, Эсменет… Сарцелл не вернется. После сегодняшнего — не вернется. Даже если ничего не произойдет, расспросы поставят его в неловкое положение. Какой мужчина не подозревал других мужчин в том, что те действуют, руководствуясь похотью?
— Ты не понимаешь! — вырвалось у Эсменет.
Как она могла ему сказать? Все это время она боялась за Ахкеймиона, даже смела горевать о нем, и при этом…
— Я лгала ему! — выкрикнула она. — Я лгала Акке! Келлхус нахмурился.
— Что ты имеешь в виду?
— После того как он оставил меня в Сумне, ко мне приходил Консульт! Консульт, Келлхус! И я знала, что смерть Инpay — не самоубийство. Я знала! Но так и не сказала Акке! Сейен милостивый, я так ничего ему и не сказала! А теперь он исчез, Келлхус! Исчез!
