Евгений Филенко - ШЕСТОЙ МОРЯК
Впрочем, концепция множественности миров ее вдохновила и потрясла. Должно быть, Калипсо сочла ее достаточно безумной, чтобы быть истинной... Нам было чем занять себя темными прохладными вечерами, и это не обязательно была телесная любовь. «Я готова слушать», — объявляла Калипсо. «Ты уверена, что хочешь об этом знать?» — уточнял я. — «Нет, — говорила она нетерпеливо. — Но скоро это выяснится...» И я рассказывал о летающих городах фуаленербенгов, о машине мироздания алерсэйгарызов, о каменных кораблях тунсеттонов... «А каков он, твой Создатель Всех Миров? Он похож на Зевса?» — «Он не похож ни на что, вмещающееся в человеческом воображении. Ведь это не человек, и даже не высшее существо. Это чистый свет из ниоткуда, это движение без движимого, это сила без первоисточника...» — «Он сейчас видит и слышит нас?» — «Не так, моя Калипсо. Он может видеть и слышать все, что происходит в его мирах. Вопрос лишь в том, достаточно ли мы велики, чтобы привлечь к себе его внимание...» — «Мне кажется, я вполне хороша собой, чтобы боги поглядывали в мою сторону хотя бы изредка». — «Насколько я понимаю, у Создателя своеобразные представления о прекрасном». — «А ты его видел?» — «Иногда мне кажется, что я был рядом с ним, быть может — в его руках. Хотя вряд ли такое возможно. Ведь я возник в одном из миров, которые он сотворил для себя, но посещал крайне редко...»
Чародейкой она была скорее в бытовом смысле, нежели в классическом. Замыслов захвата власти над человечеством по врожденному здравомыслию не вынашивала, с климатическими явлениями не экспериментировала, проклятий на племена и народы не насылала. Исцелить по пустякам — это сколько угодно. Зареванной прислужнице, что напоролась бедром на торчащий сук, легко сняла боль и остановила кровотечение, аккуратно свела края рваной раны, разгладила тыльной стороной ладони — кожа как новенькая, только красная ниточка шрама и синяк на память о происшествии. Две девчонки что-то там не поделили, вцепились в космы, вцарапались друг дружке в глаза, по счастью, неудачно — надавала обеим пощечин, ядовито высмеяла, сдула царапины с зареванных скул, приласкала-утешила... клоки выдранных волос, впрочем, на место вернуть не сумела. Предсказать погоду... но какое же это на Огигии волшебство? Вечером объявить, что поутру будет солнечно и жарко — на клочке суши, где ненастье случается два-три раза в год?!
Но разбудить меня ей все же удалось.
Тогда же, на Огигии, понял я, что женщины бывают милые, привлекательные, красивые и прекрасные (уродливых там не было, они стали попадаться много позднее, в других местах и в другие времена). Что Калипсо — Прекраснейшая Из Женщин. И что женщины — это лучшее, что есть в этом мире. Такое вот убеждение я вынес из времени, проведенного с Калипсо, и не сразу отучился убивать тех, кто полагал иначе.
Ее лицо было несовершенно. И нос чересчур велик. И один глаз темнее другого. И лоб невысок. И волосы жесткие, как проволока. Но когда мне стали встречаться женщины с совершенными чертами лица, было поздно. Мой идеал красоты уже был сформирован.
...Не могу вспомнить, что послужило тому причиной, но однажды я попытался сбежать. Вряд ли то была размолвка... мы не, умели ссориться, да и поводов не было. Возможно, из любопытства, чтобы испытать свои способности, выяснить о себе нечтоновое. Я приглядел в бухте занесенную песком лодку, тайно изготовил весло, и ночью, в полнолуние, пустился в бега. По мере того как лесистая громада Огигии таяла на фоне ночного неба, а впереди во всю ширь распахивалось равнодушное спящее море, в толще которого бесшумно скользили светящиеся призраки подводных тварей, мое человеческое сердце наполнялось тревогой и пониманием собственного безрассудства. Что я стану делать? Кому я нужен — дезидеракт без Веления, нелепый, незавершенный?.. Но, к моему облегчению, скоро обнаружилось, что я недооценил древний Уговор. Днище лодки вдруг заскребло по отмели, и я, не успев даже протереть глаза, обнаружил себя в той самой бухте, откуда затеял свой нелепый побег. Словно не я изо всех сил выгребал в открытый простор, а сам остров совершил хитрый маневр и обогнул меня, тем самым отрезав путь к не слишком-то желанной свободе. Картина мира по Фалесу получила подтверждение откуда не ждала, с небольшой, впрочем, поправкой: внутри довольно-таки небольшого водяного пузыря плавал один-единственный островок. Впрочем, вряд ли Фалес сумел бы оценить мой опыт по достоинству, да и я тогда знать не знал этого имени, за семь веков до появления на свет его обладателя.
Мое пространство замкнулось на Огигии. Да и само время остановилось. Дни, месяцы, годы — эти понятия утратили для меня смысл.
...А потом она умерла.
Я не замечал ее увядания, пропустил момент, когда началась старость. Признаюсь, мне это было безразлично. Я не менялся, она — менялась. Какая разница? Все равно за этой ветшающей телесной оболочкой я видел ее прежнюю, истинную, ни на гран не изменившуюся с первых мгновений нашей встречи. Наши прогулки становились короче, а беседы длиннее. Или мне это казалось? Я сидел подле ее ложа, держал ее за руку, и мы молчали. Слова были ни к чему.
Наконец она сказала:
«Я хочу произнести Веление». — «Я никуда не тороплюсь, и ты не спеши». — «Зато я тороплюсь. Ты ведь не можешь вернуть мне молодость?» — «Пока не произнесено Веление, я почти ничего не могу. Веление определяет пределы моего всемогущества». — «Да, ты говорил... А еще ты говорил, что всякое Веление противоречиво». — «И поэтому призываю тебя подумать еще раз». — «Еще ты говорил, что это не поможет... Я знаю, что совершу ошибку, и не боюсь этого». —«Возможно, этого боюсь я». — «Услышать такое из твоих уст по меньшей мере забавно». — «Я и сам поражен, что это так меня тревожит». — «Ну, да неважно... Ты готов повиноваться?»
После непродолжительного молчания, со скорбью в сердце я отвечал:
«Да, готов».
«Внимай же...»
И она произнесла Веление.
«Живи дольше всех», — сказала она.
И посмотрела на меня с таким видом, будто с избытком вознаградила за несовершенные еще подвиги.
Теперь ничего нельзя было ни вернуть, ни исправить.
«Ты проклятая дура, Калипсо, — сказал я печально. — Неужели нельзя было придумать что-то поумнее? Что-то для себя?» — «Но я ничего не хочу для себя. Все, что мне было нужно, я получила. За те годы, что мы были вместе». — «Так ведь и мне ничего не нужно. Я не желаю от тебя таких подарков». — «Ты сам не знаешь, чего хочешь». — «А с чего ты взяла, что я вообще чего-то хочу?» — «Теперь, быть может, ты и этому научишься». — «Времени у меня будет предостаточно... Да и не подарок это вовсе. И не Заклятие. Скорее проклятие... Во имя Создателя Всех Миров, только ты способна на такую божественную глупость!»
