Ринат Таштабанов - Эвиал
— Ты понимаешь, что делаешь? — спросила Зенда, и я бесконечно рада была просто видеть и слышать ее.
— Скорее да чем нет.
— Дарра, это глупо. Только маленькие дети могут думать о том, что вот, я умру, они все поймут, образумятся, и будут долго и отчаянно плакать.
— Мне это и не приходило в голову.
— Смерть… ничего не изменит, Дарра. Даже твоя.
— Смерть меняет все. Всегда меняла.
— И что тебе даст твоя?
— Разве ты не слышишь его шагов? И ломающегося остова Границ? И…
— Дарра, ты же не сможешь. Даже если мы вшестером встанем рядом.
— Поэтом хватит меня одной. Почему ты не ушла, Зенда? Ведь нашла же Сиррина.
— Не знаю. Просто… последнее время я все спрашиваю себя, не преувеличиваем ли мы? Ну, придет и пойдет дальше. Или просто обойдет и… Да и когда это будет? Ведь если время не имеет значения…
— Ты разучилась слушать?
— Я слышу. Но слышу слишком давно, чтобы еще мочь бояться.
— А…
— Идем, Дарра. Побываешь у меня, ты ведь так давно не заходила. Заглянем в Храм. И… я почти придумала, что устрою этой милой нахалке, считающей, что нас не существует.
— Зенда…
Может, она и права. Но вот только куда мне девать свою правду?
— Идем, — улыбается она. — Остальные тоже должны прийти. Мы… невероятно давно не собирались так, все вместе.
— Даже Уккарон? — удивилась я.
— Он еще более невменяемый, чем ты. Его… не оттащить от Ямы. Идем.
Это должно было походить на пир во время чумы, но не походило ни капли. Мы были здесь, вместе, как когда-то, как всегда, мы… Мне было смешно смотреть, как отчаянно виновато прячет глаза Сиррин. Еще бы! Закатить истерику, вырвать с кровью… увы, именно с ней… с мясом Силу — и отложить, как капризный младенец, теряющий интерес к игрушке, как только она попадает в его руки. Мне было смешно, но я не сказала, даже, кажется, не подала виду. Правда, тихо подхахатывал в кулак Шаадан, любуясь на нас, таких умных, но это не задевало не капельки. Даже странно было, с чего я на него так взъелась. Зенда… Занде было хорошо. Она смеялась громче всех по поводу и без, и сложно было разобрать, где заканчивается радость и начинается страх. Да мы и не старались. Аххи сидел в углу, сосредоточенно куря трубку и демонстративно сердито поглядывая на нас. Мол, нашли время. Но… поглядывал он слишком уж демонстративно, чтобы сделать возможной хоть тень веры в его серьезность. Глупые. Это было по-настоящему нужно, более того, единственно возможно, а мы… Зачем-то разошлись по уделам… забыв, кто мы всем и друг другу, забыв, что возможны мы только вместе, только… Я знала — мы разойдемся совсем скоро, но не забудем. Потому что забыть это значит забыть себя. Потому что здесь — то, чем мы были, и то, чем будем. Вопреки всему, не смотря ни на что. Потому что…
Я знала — мне нельзя оставаться слишком долго. Равно как и уходить первой. И даже не пыталась думать, почему. Верить… кому еще верить, если не себе, не той истине, что стучится в грудь, обходя многозначительность слов и спорность поступков? И… Шаадан долго смотрел мне в глаза, внимательно… даже слишком. А потом улыбнулся, кивнул — и ушел. Наболтав кучу глупостей и запугав грудой несделанных дел. Ушел не оборачиваясь, пряча горькую и понимающую усмешку и от меня, и от себя. И, конечно, от них. Шаадан… что ж, он признал мое право на шаг и на безумие. Потому что каждый выбирает по себе. И не остальным судить, каков на самом деле его выбор. Выбирать и платить… Полно, это ведь почти мелочи, если знаешь… Полно… Я прощалась улыбаясь. И не прощаясь толком, а так, рассказав… отдав… Хорошо, что у Сиррина останется такой замечательный подарок. Ведь мои ключи не имеют ни срока годности, и степени давности. А воспользуются им или нет — это уже совершенно другой вопрос. Ответ на который мне на самом деле не так уж и нужен.
Для того, чтобы пойти дальше, надо только вернуться.
Ветер лежит у ног. Ветер холоден и устал. Обрывки слов разметались по земле — вперемешку с кровью. Они пахнут травой, растертой между пальцами — и болью. Ветер нес подарок, красивый, хороший подарок своей хозяйке. Не донес. Мне не жаль. Я даже не пытаюсь ловить осколки Силы. Я…
Он говорит, и я улыбаюсь его словам, его голосу, его жуткому упрямству. Ему.
Это не сон, не игра в самообман. Это то, что есть. Боль и кровь. Вязь слов.
Да, он будет ждать. Но не долго. Сколько бы это ни было — это покажется слишком мало. Это… Это не ложь. Можно кричать, рваться изо всех сил, убивать и умирать, и жертвовать с ножом у горла, это так просто и так очевидно. Или когда ломается мир. Или когда умирают сотни и тысячи. Но… не проще ли не пустить? Да, я знаю, мне не хватит ни меня, ни сил, но… Он идет. Дать ему по носу сейчас или потом… Быть может, это ничего и не изменит. Но в словах, принесенных ветром, я нашла одну маленькую и хрупкую истину — спасать надо тогда, когда есть что, спасаться — когда уже не кого. О, я буду аккуратна. Он не придет раньше срока, ни в коем случае. Он…
Это будет странный бой. Может быть, глупый. А может и смешной. Но я не пущу. Его — никогда. Даже если придется стать границей. Даже если… Я знаю, что. Я почти знаю как. Я не смогу не попробовать.
И можно было бы сыграть иначе, жестче, веселее, но для такой игры нужны хотя бы двое, а тут…
Я вижу — полубезумный Уккарон недвижимо и нерушимо застыл над Черной Ямой. Он тоже выбрал, много раньше, много больнее. И заплатил — собой. Как моровое нашествие эта необходимость, необходимость платить действительно всем. И… кажется, теперь моя очередь. Ну что ж…
Примечания
1
Axel Rudi Pell «Sea of Evil».
2
Ник Перумов «Одиночество мага», том 2, стр. 492–495.
