Джон Толкин - Хроники Средиземья
— Это кто? — спросил Фродо, улучив случай перешепнуться с хозяином. — Представлен, кажется, не был?
— Этот-то? — шепотом же отвечал хозяин, скосив глаз и не поворачивая головы. — Да как вам сказать. Непонятный народ, шляются туда-сюда… мы их для смеху Следопытами прозвали. Он и слово-то редко обронит, но вообще ему есть о чем порассказать. Пропадет на месяц, если не на год — а потом на тебе, тут как тут, сидит пиво пьет. Прошлой весной он частенько здесь бывал, потом пропал — и вот опять объявился. Не знаю, как его на самом деле зовут, а у нас-то называют Бродяжником. Странно, однако же, что вы про него спросили. — Но тут Лавра позвали — где-то кончилось пиво, — и последние его слова остались без объяснений.
Фродо заметил, что Бродяжник смотрит прямо на него, будто догадался, что о нем была речь. Потом он кивнул и сделал знак рукой, приглашая Фродо к себе. Фродо подошел, и Бродяжник откинул капюшон: густые черные волосы его уже пробила седина, на длинном скуластом лице сурово светились серые глаза.
— Меня зовут Бродяжником, — негромко сказал он. — А вы, кажется, господин Накручинс, если Лавр не перепутал?
— Он не перепутал, — сухо ответил Фродо. Что-то чересчур пристально его разглядывали.
— Разумеется, нет. Так вот, сударь мой Накручинс, — сказал Бродяжник, — я бы на вашем месте слегка урезонил своих молодых друзей. Погреться, выпить, закусить, поболтать — это все, конечно, прекрасно, но здесь вам не Хоббитания: мало ли кто слушает их болтовню. Не мое дело, разумеется, — прибавил он, улыбнувшись углом рта и не спуская глаз с Фродо, — но в Пригорье, знаете, нынче бывает самый разный народ!
Фродо выдержал пристальный взгляд и промолчал; а взгляд обратился на Пина, который под общий смех рассказывал об Угощении. Еще немного — и расскажет, как Бильбо исчез: про сказочного Торбинса ведь всем интересно, а некоторым — особенно!
Фродо рассердился. Вздор, конечно: здешние хоббиты ничего не поймут, посмеются и забудут — мало ли чего, мол, творится у них там за Рекой, — но есть и такие, кто выслушает в оба уха (тот же Лавр Наркисс!), кому и про Бильбо кое-что известно.
Он закусил губу, думая, что бы сделать. Пин услаждал слушателей и, видно, совсем забылся. Как бы он не упомянул Кольцо — ему недолго, а уж тогда…
— Быстро — прервать! — шепнул ему на ухо Бродяжник.
Фродо вспрыгнул на стол и начал громкую речь. От Пина отвернулись: хоббиты решили, что господин Накручинс наконец хлебнул пива и стал пословоохотливее.
Фродо почувствовал себя полным болваном и принялся, как это было у него в обычае, когда доходило до речей, копаться в кармане. Он нащупал цепочку. Кольцо — и ему вдруг до ужаса захотелось исчезнуть… правда, захотел он будто не сам, а по чьей-то подсказке. Он удержался от искушения и сжал Кольцо в горсти — словно затем, чтобы оно не ускользнуло и не наделало безобразий. Во всяком случае, оно ему вроде бы ничего не подсказало: попробовало, да не вышло. Для начала он произнес «приятственное слово», как сказали бы в Хоббитании:
— Все мы очень тронуты вашим теплым приемом, и смею надеяться, что мое краткое пребывание здесь обновит былые узы дружбы между Хоббитанией и Пригорьем, — потом замялся и закашлялся.
Теперь на него глядели все в зале.
— Песню! — крикнул кто-то из хоббитов.
— Песню! Песню! — подхватили другие. — Что-нибудь новенькое или из старенького, чего никто не слышал!
Фродо на миг растерялся. Потом припомнил смешную песню, которую очень любил Бильбо (и очень гордился ею — должно быть, потому, что сам ее сочинил). Вот она — целиком, а то нынче из нее помнят только отдельные строки:
Под горой стоит трактир,
Но не в этом диво.
Дивно то, что как-то встарь
Соскочил с луны лунарь,
Чтобы выпить пива.
Вот зашел в трактир лунарь,
Но не в этом дело.
Там был пес, и этот пес
Хохотал над ним до слез —
Видимо, за дело.
Вот лунарь спросил пивка,
Но не это странно.
Там был кот, и этот кот
На дуде играл гавот
Весело и рьяно.
А корова у дверей,
Подбочась вальяжно,
Под дуду пустилась в пляс
И плясала целый час,
Но не это важно.
И не важно, что ножи,
Ложки и тарелки
Стали весело скакать,
В огоньках свечей сверкать
Да играть в горелки.
А корова поднялась,
Гордо и отважно,
Да как встанет на дыбы,
Как пойдет бодать дубы! —
Это все не страшно.
Вот испил пивка лунарь,
Но беда не в этом.
Худо то, что он под стул
Закатился и уснул
И не встал с рассветом.
Начал кот опять дудеть,
Но не в этом штука.
Он дудел что было сил,
Тут и мертвый бы вскочил.
А лунарь — ни звука.
Спит лунарь — и ни гугу,
Как в своей постели.
Ну, подняли старину,
Зашвырнули на луну —
В самый раз успели.
Дунул кот в свою дуду
Гулко и беспечно —
Лопнула его дуда,
А была ведь хоть куда!
Но ничто не вечно.
Тут корова вдруг взвилась
В небо, будто птица.
Долетела до луны,
Поглядела с вышины —
Ох, не воротиться!
На луне она живет,
Но не в том потеха.
На заре веселый пес
Зубы скалить стал всерьез —
Озверел от смеха.
Убралась луна с небес,
Быстро и устало:
Дождалась богатыря,
Выпивоху-лунаря, —
Тут и солнце встало.
Огляделось — день как день,
Небо — голубое,
Но в трактире не встает,
А ложится спать народ —
Это что ж такое?!
Хлопали громко и долго. У Фродо был неплохой голос, да и песня понравилась. Потребовали еще пива и захотели послушать песню заново. Подняли крик: «Еще разок! Просим!» Фродо пришлось выпить кружку-другую и спеть песню сначала. Ему подпевали: мотив был знакомый, слова подхватывали на лету. Теперь уж ликовал Фродо. Он беззаботно скакал по столу, а когда дошел до слов «Тут корова вдруг взвилась», подпрыгнул и сам, только чересчур высоко-так что угодил в поднос с пивными кружками, поскользнулся и хлопнулся со стола. Слушатели приготовились дружно захохотать во всю глотку — и замерли с разинутыми ртами: певец исчез. Как в подпол провалился и даже дырки не оставил!
