Вера Камша - Сердце Зверя. Том 2. Шар судеб
– Штанцлер мог хранить письмо. Личное письмо. – Да, королеву никто бы не обвинил, но Катари ждала любви. Не признавалась в этом, но ждала; если Штанцлер об этом знал… – Сестра пыталась это скрывать, но она любила Алву, а он… Неважно!
Кому говорить о крадущихся по его следам чужих смертях, решать Ворону… Полночь. Молнию сменила Скала, а бокалы все еще целы. Лето стало ближе еще на один день, но чем ближе лето, тем ближе и осень…
– Пусть будет неважно, – Арлетта Савиньяк тоже смотрит на часы, – Катарина все равно устояла. Маркизу Фарнэби не обманешь. Штанцлер дважды прошел мимо старой змеи; второй раз он казался изрядно ощипанным. Похоже, королева решила окончательно объясниться с бывшим… наперсником и выбрала время, когда ей никто не помешает. Возвращения Окделла она не ожидала.
– То, что должен был сделать Дикон, взял на себя граф Литенкетте. – Скоро Карваль доберется до Лукка, и Эрвин узнает все. Никола не станет щадить Дикона. Он бы пощадил Литенкетте, если б догадывался, только ноймар скрывал свою любовь лучше Окделла. – Ричард вернулся раньше времени.
– И тут же помчался во дворец, по-прежнему влюбленный, в этом дамам можно верить безоговорочно. У королевы был Штанцлер, и графиня Рокслей решила, что пора действовать.
Бывшие заговорщики говорят о политике, но если у женщины в голове мужчина, ей кажется, что он во всех головах. Окделл отправился докладывать о своей поездке, Дженнифер предложила заварить розовые лепестки и заварила, сняв при этом язычок с колокольчика. Она ждала ссоры и обиды, после чего наступил бы ее час. Не допив отвар, графиня удалилась в уборную и вернулась с подкрашенным лицом и свежим цветком в прическе. Дженнифер Рокслей охотилась за мужчиной и добилась бы своего, услышь Ричард, как Катарина от него устала, или раскройся обман с регентским советом. К несчастью, собеседником королевы был не ты.
Окделл вошел в будуар, услышал голоса. Дверь в кабинет была закрыта, но если люди ссорятся, они говорят громко, а они наверняка ссорились. Штанцлер настаивал, королева отказывала. Чужих ушей она не боялась – в Парадной приемной никто не осмелится встать у замочной скважины, дамы в свитской гостиной шпионят друг за другом, врач без вызова не войдет, духовник уехал, к тому же и ему, и тебе, и Карвалю удобней пользоваться главной дверью.
Можно только гадать, что привлекло внимание Окделла, подозреваю, что имя Альдо Ракана. Ричард начал слушать и услышал нечто, заставившее его запереть дверь в приемную и схватиться за кинжал. Я думаю, Штанцлер обвинил Катарину в смерти Альдо.
– Сударыня!..
– Я не вижу никакого другого объяснения. Мевен рассказал мне, как все было…
– Да никак, никак не было! Катари потом радовалась… почти радовалась, что Альдо умер, что все кончилось хотя бы для города, но это несчастный случай!.. Если кого и можно обвинить, то Никола… то есть Карваля. Он оседлал и привел Моро, не послав за мной. Любой конник – любой! – понял бы, к чему все идет. Они и поняли! Никола, Мевен, Халлоран… Тот даже пытался меня задержать. Я не видел, как Альдо упал, но я видел Моро… Его гоняли по двору несколько человек, не ловили, а гоняли, потому что Альдо шевелился. Они не сговаривались, просто решили, что так лучше для всех. И так в самом деле лучше… В том, что случилось, виноват сам Альдо. И я, потому что не объяснил ему, какой он наездник. Мы еще были друзьями, я должен был это сделать!
– Если наездник или фехтовальщик не понимает, что никуда не годится, ему этого никто не объяснит. Альдо мертв. Кто бы его ни убил, он оказал услугу Талигу, но что, если Ричард услышал о сговоре южанина Карваля с южанкой Ариго? О подрезанной подпруге, раздавшемся вовремя крике, слетевшей вуали? Что, если Катарина призналась или, того больше, бросила это Штанцлеру в лицо? В ответ на напоминание о прошлых заговорах? Довод «я избавила Талиг от узурпатора, теперь мне нечего бояться» производит впечатление.
– Но она этого не делала!
– Тогда почему? Почему нелепый, напыщенный, помешанный на фамильной чести дурак убил двух женщин и старика, за которого только что просил?
– Не знаю!
– Робер, Ричард что-то услышал. Что-то, перевернувшее все его представления. Он решил убить, но убийство беременной женщины и королевы невозможно. Значит, это не убийство. Алан Окделл ударил кинжалом раненого, который протянул ему руку. Рыцарь не мог так поступить. Рыцарь так поступил, но он не предавал и не убивал, он казнил предателя и убийцу сюзерена. Нынешний Окделл слышал про это всю жизнь и всю жизнь мечтал о славе Алана. Он запер дверь, вынул кинжал и стал ждать, но Катарина вошла с фрейлиной. Они удивились, но и только. Катарина села в кресло или собралась сесть. Окделл заговорил, он не мог сделать свое дело молча. Катарина схватилась за звонок, Дрюс-Карлион бросилась к выходу, не справилась с засовом, метнулась к двери в кабинет и получила удар клинком. Потом пришел черед Катарины. Кинжал Алана Ричард оставил в ране как свидетельство того, что это сделал именно он. И того, что это казнь, возмездие…
4
Над валунным лугом висела тишина. Выползший из речки туман обвивал тележные оси, становилось зябко. Не холодно, а именно зябко и неуютно. Если б Ричард позвал, кто-нибудь наверняка бы подошел и даже швырнул с телеги второй плащ. Именно поэтому Дикон и не просил – уважение к себе рождается из умения терпеть. Почти летний луг – это не лаикская галерея в разгар зимы. Юноша поежился, кутаясь в солдатскую тряпку, и поднялся – чесночники стерегли пленника по-своему. Не было ни цепей, ни веревок, наоборот – у Ричарда отобрали сапоги, чулки и все ремни. Унизительная нелепость угнетала сильнее затекавших от сидения мышц и вонявшего чесноком варева. Знай Эпинэ, что вытворяют его люди, он бы спустил с Дювье восемь шкур, но Иноходец вряд ли внятно объяснил подручным, что от них требуется. Велел доставить герцога Окделла к дриксенской или гаунасской границе и успокоился. Ричард подозревал, что его оставят не только без лошади и оружия, но и без сапог, а украденное разделят между собой или продуют в кости. Гаденькая месть юга северу, гаденькая и безопасная. Повелитель Скал не станет сводить счеты с солдатней, разве что, встретив Иноходца, со смешком пожалеет о перчатках и шейном платке, хотя нужнее всего сапоги. Ходить босиком было противно даже по мокрой от росы траве, а в предгорьях, где его отпустят, дороги сплошь усыпаны мелкими камешками. В Сагранне Эмиль и тот сменил кавалерийские сапоги на адуанские, с толстыми подметками.
Теперь кавалеристу уже никогда не стать графом Савиньяк, но жаль его Ричарду не было. Человек, оттолкнувший протянутую ему руку, даже не удосужившись подумать, всегда останется вторым, а Лионель… Будь он другим, можно было бы его разыскать, только любимчик Дорака не из тех, кто примет беглеца.
