Саймон Браун - Рождение империи
– Дядя?.. Что вы здесь делаете?
– Все пропало, – повторил он.
– Да что с вами? Что случилось? – Поднимающийся страх просочился в голос пронзительными нотками. Мир переворачивался с ног на голову, и герцогиня не знала, как себя вести и что делать.
– Я пыталась спасти его, – прошептала Лерена.
Юнара обняла сестру и привлекла к себе.
– Мэддин… он погиб, – едва слышно произнесла императрица и почувствовала, как напряглась сестра, насколько сильно застучало сердце в ее груди.
– Мэддин?.. – недоверчиво переспросила Юнара.
– Я старалась… – Лерена не договорила.
Юнара заглянула ей в глаза.
– Ты уверена, что он умер?
– Я думала об экспедиции, – вздохнула императрица. – Думала о нем… а потом вдруг увидела ее.
– Ее? Грамматиста? Ту, которую ты послала с Мэддином?
– Да. Она уже убила его женщину и ребенка. Я почувствовала это. Она позволила мне почувствовать это. Как будто хвастала передо мной своей силой…
– Алвей Селфорд мертва? – Юнара снова бросила взгляд на Ганиморо, но та лишь пожала плечами.
– Грамматист. Китайра Альбин, – подсказал Нетаргер.
Герцогиня повернулась к сестре.
– Так это была Китайра Альбин?
Лерена кивнула.
– Да. Альбин. Она использовала меня, чтобы убить Мэддина.
Неожиданно императрица резко выпрямилась, оттолкнула Юнару и глухо вскрикнула. Все вздрогнули. Дверь распахнулась, и в комнату ворвались два стражника. За ними виднелись другие.
Лерена обхватила голову руками.
– О сестра! Какой ужас! Он сгорел заживо!..
Стражники остановились, не зная, что делать.
– Убери их! – приказала Ганиморо Юнара.
Избранная императрицы лишь теперь пришла в себя и повернулась к гвардейцам.
– Оставьте нас.
– Но…
Один из солдат указал взглядом на Лерену, бледную и неподвижную, как столб, с пустыми, невидящими глазами и искаженным гримасой ужаса лицом.
– Герцогиня пытается помочь ее величеству! – бросила Ганиморо. – Вы ей не нужны!
Стражники неохотно попятились и затворили за собой дверь. Юнара бережно взяла сестру за руку и проводила к креслу.
– Пожалуйста, ваше величество, не кричите так больше, – спокойно сказала она. – В следующий раз стража может подумать что-то не то и убить нас всех.
– Я не нарочно, – тоненьким голосом больного ребенка ответила Лерена.
Юнара погладила ее по волосам.
– Все хорошо. Все хорошо.
Она повторяла это до тех пор, пока дыхание императрицы не стало ровным.
Внезапно Лерена расплакалась.
– О сестра, это было так ужасно!..
Юнара снова заключила ее в объятия.
– Покажи мне, – прошептала она. – Покажи мне, что случилось.
Лерена отстранилась от сестры и изумленно посмотрела на нее из-под влажных ресниц.
– Ты же не хочешь…
– Покажи, – настойчиво и требовательно повторила герцогиня. – Покажи мне, как он умер. Покажи ту, которая убила его. Мэддин был Кевлереном, и за него нужно отомстить. Я отомщу за него. Обещаю.
– Ты сможешь? – Императрица с почтением и даже завистью посмотрела на сестру.
– Для тебя, моя милая сестра, я смогу сделать все, – с оттенком легкого самодовольства ответила Юнара. – Для тебя… и с твоей помощью. Но начать придется тебе самой. Ты должна мне все показать.
Императрица кивнула и повернулась к Ганиморо.
– Принеси одну из моих собачек, – распорядилась она, а когда Избранная уже подошла к двери, поспешно добавила: – Нет, лучше приведи Акскевлерена. Мы должны точно знать, что жертва не была напрасной. Сделаем все наверняка.
ГЛАВА 28
Свет погас.
Острова и каналы пропали в наступившей тьме. Со стороны приободрившихся неприятельских солдат донеслись воинственные крики и глухой стук копий о щиты. Выпустив в кавалеристов первые стрелы, противник снялся с места и двинулся в направлении ведущей к Цитадели дороги.
Гос чувствовал нарастающее среди его солдат беспокойство. Хамилайцы не любили темноту, которая лишала их очевидных преимуществ: возможности пользоваться короткоствольными огнестрелами и передвигаться быстрее, чем рысью. Но так как ни то, ни другое не входило в планы Линседда, он был вполне удовлетворен развитием событий и спокоен.
Выждав несколько минут и убедившись, что вражеские колонны промаршировали мимо, Гос тронул горниста за плечо.
– Вперед шагом.
Раздался звук трубы, и отряд медленно двинулся к берегу. Застоявшиеся кони заржали. Цокот копыт, шорох ножен и звон уздечек слились в глухой шум. Гос не сомневался, что неприятель слышит его и наверняка задается вопросом, что же он означает. Враг мог бы остановиться, развернуться и встретить возможную опасность лицом к лицу. Линседд даже представлял, как неприятельские офицеры уже всматриваются в ночь, вслушиваются в стук копыт и с тревогой ожидают появления из темноты первых шеренг атакующих.
Если так, то противника ждало разочарование. Будь он на месте их командира, то выставил бы вперед стрелков, приказал запалить факелы и бросать их в сторону врага, чтобы напугать лошадей. Кавалерия, при всей ее мобильности, чрезвычайно уязвима перед организованной пехотой – он знал это по собственному опыту, приобретенному в войнах против Ривальда.
В данном случае, однако, Линседду противостоял противник, в представлении которого кавалерия выглядела бесформенной массой всадников. Именно на это Гос и уповал.
По его расчетам, они находились примерно в миле от вражеских судов. Пора.
Он снова дотронулся до плеча горниста, и тот громко протрубил.
Стук копыт участился: эскадрон набирал ход. В ночной тишине звук усиливался, и в воображении врага сотня всадников превращалась уже в тысячу.
Внезапно не далее чем в пятидесяти ярдах впереди появились какие-то фигуры. Линседд выхватил саблю и услышал металлический скрежет – его воины повторили действия командира. – Рысью, марш!.. – прокричал он во весь голос. В следующее мгновение прямо перед ним из темноты выскочил, вражеский солдат. Гос рубанул саблей, промахнулся, но задерживаться не стал. Большие лодки, на которых противник прибыл в Кидан, стояли на берегу, и он с облегчением вздохнул – враг не предпринял очевидной меры предосторожности и не спустил их на воду. Предпринимать какие-либо действия по их спасению было уже поздно.
Конники легко смяли оставленных охранять суда солдат, убив тех, кто осмелился оказать сопротивление, и начали преследование. Гос, приказав сигнальщику трубить отход, отдал приказ поджечь лодки, и вскоре взметнувшееся по парусам пламя осветило всю Седловину до Длинного Моста. Неприятельская пехота, успевшая к этому времени преодолеть половину подъема, оказалась освещенной, как мошкара на белой простыне.
