Елизавета Дворецкая - Солнце Велеса
Ратиславичи набились в обчину, отцы семейств сидели ближе к главе стола, занятому князем и его старшими сродниками, женщины и молодежь – ближе к двери. Стоял шум, все пили, пели, хохотали, подогретые медовухой и праздничным разгулом. Даже старейшины развеселились: в последние дни князь был как будто совсем здоров и бодр.
– Слушайте меня, братья мои, чада и прочие сродники! – начал Вершина, поднявшись на ноги и держа перед собой братину. На нем была новая рубаха красного греческого шелка, присланная Бранемером в числе прочих даров за невесту. – Выпили мы за богов, выпили за предков, теперь за потомков выпьем!
– Выпьем! – радостно заорали родичи и застучали по столу черенками ножей, чашами и питейными рогами.
– И в этот велик-день скажу я вам, братья мои, кто род мой продолжит, кто после меня землю угренскую хранить и прославлять станет! – продолжал князь.
Старейшины притихли, принялись унимать младших. Князь набрал воздуху в грудь…
* * *…И вдруг уединение чародейки было нарушено. С дикими воплями через пещеру понеслись сестры-лихорадки – жалкие изуродованные трупы, если так бывает у того, кто вовсе не жив, – изломанные, лишившиеся рук и ног, залитые своей синей кровью, с жалкими остатками волос на трясущихся головах. Они спасались от кого-то бегством, и почти на хвосте отставшей Знобеи в пещеру ворвалась живая метель – белый волк, сын Велеса.
Галица вскочила, опрокинула чару и бросилась бежать. Вода вылилась на огонь, пламя опало, угли зашипели. Белый волк одним прыжком перелетел через гаснущий огонь и устремился за беглянкой. Нырнув в темную нору, она запнулась, упала… Но едва ее тело коснулось земли, как женщина исчезла и вместо нее вскочила собака – среднего размера, рыжевато-бурая, с вислыми ушами. Враг был крупнее и сильнее; понимая, что он пришел за ее смертью, собака мчалась с такой скоростью, будто у нее восемь лап.
Бежать глубже в Навь она не могла – она уже спустилась до предела своих возможностей, и дальше ее начинало тянуть вниз, темнота принималась давить, как вода на утопающего, не позволяя вновь подняться к миру живых. Поэтому собака стремилась вверх, надеясь затеряться в круговерти велика-дня, дня перелома, когда земное и небесное, явное и навное перемешано между собой. Они летели по отноркам вверх, вот уже вокруг шумел лес, собака металась, надеясь сбить преследователя, но волк отставал самую малость, и она уже ощущала на своей спине его горячее яростное дыхание.
…А князь Вершина все стоял, держа братину и глядя перед собой, будто забыл, о чем говорил. Внезапно оставленный без руководства, он растерял мысли и забыл заготовленные слова. Родичи недоуменно и тревожно переглядывались, Богорад нахмурился, понимая, что рано обрадовался выздоровлению князюшки…
…В отчаянии пытаясь спасти свою жизнь, собака уворачивалась со змеиной гибкостью, чудом избегала волчьих зубов. Она уже давно была бы поймана, если бы Лютомер не устал так за время драки с лихорадками и погони за ними. Но ярость придавала ему сил – непримиримый враг, отравлявший ему жизнь, поссоривший с отцом, чуть не лишивший всего наследия предков, был совсем рядом…
– Гони, гони, братец Белый Волк, скорее гони! – раздался сверху знакомый Лютомеру голос, и черный ворон мелькнул над головой. – Утро близко, а утром уйдет! Гони!
– Братец мой, Черный Ворон! – взвыл в ответ волк. – Куда бежит враг мой, где спастись хочет?
– Вижу выход наверх, в Явь! – прокаркал ворон, делая широкие круги. – Туда тропа лежит натоптанная!
– Где выход? В какой земле?
– В твоей земле родной, возле Угры-реки! Есть там лес дремучий, а в лесу болото зыбучее, а в болоте яма черная, проклятая, костями человечьими устланная! Яма та – ворота духа черного, духа подсадного, что сердце сосет, человека губит!
– Братец Черный Ворон! – снова взвыл белый волк. – Лети в Явь, на Угру-реку! Найди старика Просима, скажи ему, что враг его вот-вот из черной ямы вылезет! Скажи ему!
– Скажу! – ответил Черный Ворон, сделал еще круг, взмыл вверх и исчез.
Собака неслась из последних сил, иногда оглядываясь и видя преследователя совсем близко. Было так светло, что порой собака сливалась с окружающим пространством, и Лютомеру приходилось напрягать все силы, чтобы не потерять ее из виду.
Уже белело впереди пятнышко – выход в Явь. Выйдя туда собакой, Галица не сможет сразу вернуться в свое тело, но зато сохранит жизнь. А он, вынужденный ловить ее волком в Яви, окажется за много переходов от своего человеческого тела.
* * *Старик Просим, вместе с домочадцами певший колядные песни во дворе веси Крутиничей, где жили родичи невестки, вдруг остановился и замер. Видимый ему одному, над головой кружил крупный черный ворон.
– Тор-ропись, стар-рик! – прокаркал он. – Вр-раг твой стр-рашный, что р-род твой загубил, на землю спешит! Из ямы чер-рной вот-вот выбер-рется! Тор-ропись!
Просим мгновенно все понял. Бросив мешок с пирогами, он метнулся в сени и схватил топор, один из тех, что в каждом доме лежал под лавкой, лезвием ко входу, оберегая семью. Как был, в вывернутой шубе покойной жены, в ее платке поверх козьей личины, сам страшный и дикий, как дух, бортник торопливо привязал лыжи и побежал в лес. Воодушевление священной ночи наполняло старое, почти негодное тело невиданной силой и резвостью. Просим летел, как молодой, не чувствуя своих усталых ног, зная одно – сейчас он свершит свою месть, сейчас или никогда! Волшебная ночь конца года подарила ему эту драгоценную возможность, и он был полон решимости не упустить ее, даже если за этот последний порыв придется заплатить остатком жизни.
К счастью, Крутиничи жили на другой стороне того же леса. Кто-то не так давно возил из лесу бревна, и широкий след от полозьев еще виднелся. По следу бежать было легче. Потом он свернул в другую сторону, но уже началось замерзшее болото, и старик рванул напрямую. Этот лес он за всю жизнь выучил так хорошо, что не мог бы заблудиться ни в какое время года, ни днем, ни ночью.
Вот могильный холм – под снегом он кажется ниже, но стоит, напоминая об обязанности мести. Вот и яма – она не замерзла на зиму и дышит черной водой среди белого снега, как зловещий глаз Того Света.
Задыхаясь, старик подбежал к яме, упал на колени, схватился за грудь. Никаких следов на снегу не было – успел!
А вода в яме вдруг заволновалась и пошла паром. Крякнув, Просим ухватил топор обеими руками. Вода забурлила – нечто раздвигало слои бытия, открывая ворота между мирами…
* * *Белый волк в последнем отчаянном прыжке метнулся вперед, пытаясь ухватить своего врага. Острые зубы зацепили кончик задней лапы – собака отчаянно взвизгнула, извернулась, куснула волчье ухо, вырвалась, оставив часть пальцев в его зубах. Метнулась вверх, ухватилась передними лапами за края ямы, дернулась и протиснулась в отверстие, роняя на преследователя кровавые капли.
