Анна Орлова - Пятый постулат
Так она и поступила, радуясь, что возвращается наконец домой. Только дома ее не очень-то ждали, как выяснилось. Место ее на фабрике успели отдать новенькой, пришлось ждать, пока будет вакансия, а пока работать на подхвате. Место в общежитии тоже заняли, ее поселили с вовсе не знакомыми девицами из прядильно-мотального цеха, которые вечно обсуждали неизвестных Маше парней.
А еще — ее сторонились, Маша это скоро поняла. Иногда за спиной перешептывались: как же, пропадала неизвестно где, ею занимались органы, она неблагонадежная, вот как они говорили! Если бы только ей дали рассказать, объяснить… Но в органах ее особо предупредили, чтобы не вздумала ничего никому говорить. Военная тайна, сказали они сурово, и Маша дала честное общевистское слово, что не выдаст ее никому.
Не только женщины, но и мужчины, славные парни, с которыми она когда-то приятельствовала, стали обходить ее стороной. А липли к ней теперь все сплошь такие, что хоть оторви да выбрось: или лентяи, на которых другие девушки не смотрели, или те, кто хотел продемонстрировать свою смелость — как же, с неблагонадежной-то погулять, удаль показать! Маша это прекрасно понимала, и ей было горько.
Тогда она и решила переехать, выпросила перевод в Запряжинск, думала, на новом месте все будет иначе. Но слухи как-то добрались и сюда. Не успела она прижиться, как началось все то же самое.
«Может, и правда надо было остаться да выйти замуж за Яныка, — думала она иногда в сердцах. — Пускай он до денег охоч, но он же о хозяйстве радел. О том, чтобы у нас с ним и у деток все было, чтобы не голодать…»
Она сразу отмахивалась от таких мыслей, потому что следом за Яныком вспоминался Весь, а о нем она думать вовсе не хотела. Может, когда-нибудь еще вспомнит и попробует разобраться в своем к нему отношении, но не прямо сейчас. Сейчас и более насущных проблем хватает! Тем более вспоминается-то не его аристократическое высокомерие, заносчивость, подлость и жадность, а вовсе даже другое. Это он днем сыпал колкостями, часа не проходило, чтобы гадость не сказал, а вот по ночам… Умел же быть и ласковым, и нежным, и улыбался не язвительно и зло, а совсем по-человечески, и с ним бывало хорошо, — будто совсем другой человек! Эти воспоминания Маша тем более гнала, отлично понимая, что если с Яныком бы у нее жизнь сложиться могла, то с Весем… Он ясно дал понять, во что ее ставит. Ни во что, если уж по правде! Ну и зачем о нем вспоминать, проклятом недобитке капитализма? Сам-то домой не вернулся, Маша видела, как у него глаза разгорелись от посулов властелина. Точно, авантюрист, на месте не сиделось, о семье и долге забыл, о службе так и тем более!
«Что теперь делать? — размышляла Маша. Под ногами скрипел снег, холод пробирался под телогрейку. — Ясно, молва меня обгоняет. Может, податься в большой город? Сказать, что учиться хочу. На инженера. А что, я же не дура! Подучусь и поеду экзамены сдавать!»
Она вздохнула.
«Никто тебя в институт не возьмет, — сказал ей внутренний голос. Отчего-то он имел интонации Веся, не привычно-язвительного, а вполне серьезного, как в те минуты, когда он объяснял ей что-то важное. — Ты наверняка занесена в соответствующий список. И в личном деле твоем отметки сделаны. Даже если будешь зубрить целый год, все равно провалишься. Сидеть тебе до конца жизни на фабрике! Даже и замуж не выйдешь, если только за какого-нибудь особенно глупого и храброго. Или дурака негодящего».
Маша и это понимала. Но как же так? Почему любимый, светлый и добрый мир вдруг повернулся к ней такой стороной?! Это чужой мир ее так испортил? Нет, вряд ли, она ведь не отступилась от своей веры, ничего не забыла! Тогда что? Неужели было ложью то, чему ее учили с детства? Ведь она была так счастлива тогда…
«Нет, нет! — помотала головой девушка. — Такого не может быть! Вождь писал умные и справедливые вещи, я же сама читала! Если бы было так, как он написал, тогда мы все жили бы мирно и счастливо. И мастер бы не тащил к себе ученицу, соблазняя разрядом и отдельной комнатой. И повариха бы не воровала продукты. И не давали бы ложной клятвы! — Она утерла рукавицей внезапно выступившие слезы. — Вождь не мог ошибаться. Просто люди, наверно, не все до единого готовы всей душой отдаться делу общевизма. Есть среди них всякие… элементы. И вот они-то и искажают учение Вождя, а мы, глупые, думаем, что так и надо, что так и должно быть… Но что делать? Рассказать? Кто станет меня слушать! Но и оставить это так нельзя, потому что иначе какая же я общевистка?!»
Маша твердо решила, что на ближайшем же собрании встанет и выскажет все, что думает, по поводу замеченных ею пороков общества. Потом вспомнила мастера с фабрики и передернулась. Зря она, наверно, так выступила. Весь вот тоже говорил, что она сперва ляпнет, а потом только подумает… Доказательств-то никаких, ученица будет молчать, потому что мастера боится: возьмет и вовсе ей разряд не присвоит, что тогда? А мастер… ну, от человека, преспокойно давшего ложное слово, всего можно ожидать. Наверняка нажалуется, ему Маша сразу чем-то не понравилась. Может, тем, что, когда он попытался за ней поухаживать, посмотрела сверху вниз, да так, что он отскочил? Ну, он-то ей сразу не глянулся, плюгавый мужичонка, подлый, это все работницы знали и старались отношений с ним не портить.
«Вот как пить дать нажалуется, — мрачно подумала Маша. — Будут протаскивать на собрании. Только я ведь тоже молчать не стану! Хотя какая мне вера, неблагонадежной… А он — мастер! Хоть бы вовсе меня не отпускали, а отправили на север, лес валить и сплавлять! Только знать бы, что и там не такие же заправляют…»
Она начала мерзнуть и повернула к общежитию. Так и до простуды догуляться недолго, а лечение в Запряжинске известно какое… от такого ноги протянуть можно!
— Девушка! — окликнули ее, и Маша обернулась. — Вы машинно-автоматическая швея номер триста семьдесят два?
— Да, это я, — недоуменно ответила она. К ней приближались двое мужчин, рослых, подтянутых. Заблудились, что ли? Но откуда им знать ее полное имя? Кто такие? На знакомых не похожи и одеты не по-фабричному…
— Пройдемте с нами, — предложил один из мужчин, и Маше все стало ясно.
Мастер все-таки нажаловался, до утра ждать не стал. Может, побоялся, что ученица передумает и выдаст его, а может, просто из врожденной подлости. А раз Маша неблагонадежная… Ее ведь предупредили — один неверный шаг, и все. И надо было связаться! Но если бы не связалась, чувствовала бы себя распоследней дрянью!
— Куда? — спросила она. Может, все обойдется беседой.
— Вам этого знать не положено, — ответил второй.
— Я в чем-то провинилась?..
— Там разберутся, — сказал первый и как-то так посмотрел на девушку, что та поняла: разбираться никто не будет. Неблагонадежные никому не нужны, даже и на лесоповале. Особенно такие бунтарки, как Маша. — Пройдемте.
