Олаф Бьорн Локнит - Склеп Хаоса
Из шкатулки выкатился округлый предмет, похожий на крупное, вроде орлиного, яйцо. Он был темный, весь покрытый какими-то шипастыми наростами и неприятными на вид пятнами, вроде плесени или лишайника. Ди Блайи удивленно наклонил голову набок, Конан разочарованно хмыкнул, а Монброн неожиданно понял, что непритязательный вид «сокровища» – всего лишь оболочка, скорлупа, под которой… под которой…
Ладони Геллира-Эвана сомкнулись, бережно приняв упавшую вещь. Мгновения бежали, как мелкий песок сквозь пальцы, черное страховидное «яйцо» по-прежнему оставалось неподвижным и безмолвным.
– Я прощаю тебя, – отчетливо проговорил дракон. Вернее, не дракон – это были два голоса, человеческий и драконий, слившиеся воедино. – Прощаю все. Живи. Ты свободен.
«Яйцо» вспыхнуло.
Оно загорелось сразу всей радугой существующих на земле красок, залив светом убогую комнатушку и заставив ослепленных людей отшатнуться назад. Чинкуэда зашлась в отчаянном лае и судорожно заскреблась в запертую дверь.
Сияние полыхало не больше двух-трех ударов сердца, сменившись затем на мягкий зеленоватый свет, дрожащим ореолом окруживший «яйцо».
Маэля толкнули локтем под ребра и чей-то неузнаваемый голос прошептал:
– Посмотри. Посмотри на них.
Монброн разлепил веки, гадая, кто такие «они», и удивленно уставился на предмет, из-за которого в незапамятные времена разгорелся спор между драконом и человеком. «Яйцо» слабо светилось, став прозрачным и походя теперь на драгоценнейший кубок из цельной друзы хрусталя. Внутри него темным силуэтом плавало что-то крохотное, скрючившееся в комочек.
Приглядевшись, Маэль понял, что непонятных силуэтов на самом деле два. Взглянув повнимательнее, почувствовал, как в голове у него с треском проворачиваются какие-то жернова. Наверное, те самые, что перемалывают мысли.
В яйце были дракончики. Два маленьких, не больше обыкновенной полевой мышки, дракончика – ярко-зеленый и золотисто-коричневый. Несмотря на размеры, они до мелочей повторяли облик взрослого дракона: такие же крохотные сморщенные крылышки, еле намеченные рожки на головах, поджатые хвостики и когтистые лапки. Морщинистые веки закрывали глаза, но, вне всякого сомнения, дракончики были живыми – вот один зевнул, приоткрыв розовую пасть, второй пошевелил во сне хвостом и слегка повернулся.
Они были такие маленькие, такие блестящие, точно изделия, вышедшие из рук лучшего ювелира. И такие красивые и хрупкие, что дух захватывало.
«Вот оно, сокровище рода драконов, – отстранено подумал Маэль. – Конечно, зачем им драгоценности людей – золото, камни, жемчуга и прочая мишура? Их сокровище – они сами. Вот почему Геллиру было так важно вернуть утерянное. Теперь он может умереть, или исчезнуть, или что там с ними происходит, зная, что есть кому продолжить его род. Если разбить это яйцо, дракончики выйдут на волю и начнут жить. Они подрастут, у них появятся свои потомки, и так будет продолжаться дальше и дальше… До конца времен».
– Маэль, очнись, – кто-то осторожно дотронулся до его плеча. – Все кончилось.
Зеленоватый свет пропал. Комната вновь стала прежней, и черное заплесневелое «яйцо» в руках полулежавшего Эвана – тоже. Все осталось прежним. И все отныне и навсегда стало другим.
* * *
Замысел Раэна, который общими усилиями начал претворяться в жизнь, как только выяснилось, что Эвану больше не грозит скончаться на глазах всех присутствующих, выглядел несколько странноватым. Для начала он заявил, что ему потребуется баллиста «Вестрела». Конан немедленно возмутился, сказав, что его люди не нанимались таскать огромный арбалет, который отнюдь не напоминает перышко, туда-сюда. Агнесса вздохнула и спросила, не подойдет ли для целей Раэна баллиста из гарнизона Карташены?
– Не подойдет, – уперся маг. – Из нее выстрели разок, она тут же развалится.
– Господин капитан… – донна Вальехо сделала умоляющие глаза.
– Ладно, берите, – сдался корсар. – Но я хочу знать, зачем?
– Зачем, зачем! – раздраженно отозвался Раэн. – Дракона убивать, конечно! Так, куда бы нам ее поставить? Прямо возле причалов? Не пойдет, слишком много народу будет вокруг толкаться… Ага, придумал! В конце набережной. Даже тащить далеко не придется, – он вскочил. – Пошли! Времени у нас – до наступления сумерек, а дел невпроворот…
К общему изумлению жителей города, господа королевские корсары, увлеченно обшаривавшие сдавшиеся шемские корабли, вдруг бросили это полезное и доходное занятие, и принялись деловито сгружать со своего корабля устрашающего вида большой арбалет, установленный на трехногой подпорке. Командовал ими их собственный неизвестно откуда взявшийся капитан. По поводу его возможной судьбы мнения горожан расходились: кто-то считал, что взявшие корсара в плен шемиты тут же его и вздернули, а кое-кто клялся, что своими глазами видел, как варвара убили во время боев в городе.
Так или иначе, но живой и выглядевший вполне невредимым капитан «Вестрела» вовсю распоряжался, а возле него стояла и взирала на происходящее госпожа Вальехо. В отношении нее обыватели не сомневались: слишком многие присутствовали на церемонии несостоявшейся казни и видели похищение первой красавицы города от начала до конца. Однако якобы похищенная донна Агнесса как ни в чем не бывало прогуливалась по причалу в обществе Ди Блайи и рыжей собаки, наблюдая за суетой в гавани.
Третий человек, чье исчезновение наделало много шума в городе – Эван из Бальи по прозвищу Плоскомордый – так и не появился. Хотя в гавани уже гулял шепоток о том, что глава Прибрежного союза не такой дурак, чтобы дать себя запросто повесить и наверняка готовит своим обидчикам достойную месть.
Весть о явлении корсарского капитана и губернаторской племянницы вскоре настойчиво постучалась в двери Дома на холме. Дон Карбальо, немедля раздумавший покидать сей мир, решил сделать хорошую мину при плохой игре, и в сопровождении пестрого роя свиты примчался в гавань.
Беседу Конана, Агнессы и ее достопочтенного дядюшки Маэль предпочел слушать издалека, опасаясь снова оглохнуть и окончательно потерять уважение к карташенскому дворянству. Впрочем, разговор не заслуживал названия «беседы». Он больше походил на ожесточенную торговлю в разгар базарного дня, слегка украшенную зингарской надменностью и приправленную варварским упрямством. Откровенно любовавшийся на это представление Раэн заметил:
– Потомок, смотри и учись, как нужно взимать семейные долги. Милейшая донна Агнесса не упустит ни единой мелочи…
В этот момент раздался полный неподдельной скорби голос дона Карбальо:
– Ты не сделаешь этого!
