Екатерина Казакова - Пленники Раздора
— Надо лавки сдвинуть, — сказала девушка.
Он поднялся, чтобы ей помочь, и в этот самый миг волна воспоминаний накрыла с головой…
— Лесана, — Тамир вцепился в её плечи. — Лесана, я помню! Лавки… мы сдвигали лавки, чтобы согреться. Ты, я и ещё девушка, не знаю, как её звали. Скажи, ведь было?
Она мягко стиснула его ладони, понимая, что он цепляется за слабые проблески памяти, пытаясь сохранить себя.
— Было, Тамир.
Он улыбнулся. Устало и грустно.
— Знаешь, я ведь уже несколько седмиц не сплю…
Девушка посмотрела с ужасом, а колдун продолжил:
— Совсем не сплю. Представления эти. То одно, то другое. Я лежу, вижу их. И в голове пусто, как в рассохшемся ведре. А заснуть не могу. Будто рой пчёл в груди. Так больно…
Лесана обняла его, чувствуя, как сердце заходится от жалости и тоски. Почему всё так? Почему? Откуда горечь эта? Зачем им? За что? Хранители! Если есть вы, просто дайте погибнуть. Пусть закончится всё. Навсегда. Потому что ничего в их жизни из прошлого не осталось, а нового не создать, не построить новое на развалинах. И горькую память из сердца не вырвать. Так и будет сидеть там занозой.
Они легли, поделив одно одеяло на двоих. Обережница обняла колдуна, прижалась к нему всем телом. Они так спали уже. Как давно это было… Девушка уткнулась лбом мужчине в спину, он накрыл ладонью её руку, лежащую у него на плече.
— Потерпи, — сказала Лесана, не зная, что ещё к этому добавить.
…Она проснулась, когда рассвет едва забрезжил. Тамир лежал на спине, устремив застывший взгляд в потолок.
— Пора собираться, — сказал колдун.
Девушка вздохнула.
* * *— Тьфу, вот же вонища! Тухлой рыбы ты туда что ли подмешал? — ругались обережники, по очереди зачерпывая из бочонка, который Руста любовно пополнял отварами всю седмицу.
Целитель хмуро смотрел на полуголых парней, остервенело размазывающих по поджарым телам смрадную жижу.
— А уж липкая‑то! — плевались ратоборцы. — Руста, тебя ей намазать!
Лекарь лишь недовольно фыркал в ответ, перебирая сложенные в телегу мешки с травами.
Несколько возков в «торговом» поезде были крытыми. В них предстояло ехать обмазавшимся зельем воям. Этим же зельем протирали оружие, поручи и поножи из вареной кожи, напитывали пологи на двух особых телегах, чтобы даже острый волколачий нюх не мог учуять — сколько точно в обозе людей и какой «товар» они везут.
…Провожать обережников высыпала вся Цитадель. Пятнадцать телег набралось в обозе. Вели поезд трое ратоборцев: Клесх, Лесана и Дарен. Последнего хотели было обрядить простым странником, но могучий крефф нелепо смотрелся в мужицких портах и простенькой голошейке. А уж бугры мышц даже одежа не скрывала. Поэтому ехал он в облачении воя.
Лесана про себя радовалась, что её, в отличие от Бьерги не принудили вздеть бабское. Колдунья в скрывшем волосы покрывале, темной разнополке и женской рубахе смотрелась неузнаваемо. Стояла она в стороне, о чем‑то беседуя с Нэдом, и глядел посадник на наузницу с такой нескрываемой любовью и тоской, что Лесане сделалось не по себе.
Донатоса тоже было не признать. В видавших виды портах, посконной рубахе и легкой свите казался он чужаком — хмурым, недовольным, желчного вида. Но Светла жалась к нему, словно не замечала угрюмости. Колдун подсадил девку в телегу и следом забрался сам. Дурочка радовалась предстоящему путешествию, что‑то лопотала, пытаясь растормошить недовольного спутника. Тот лишь отмахивался.
Ихтор, одетый в такое же простое мужицкое платье, что и остальные, отличался от обережников лишь повязкой на лице, скрывающей изуродованную глазницу. Со стороны казалось, будто хворый ездил в крепость за помощью к лекарям, а теперь возвращается домой в надежде пойти на поправку.
Кони нетерпеливо фыркали, переступали с ноги на ногу. Суетились служки, рассаживались по обозам обережники, пересчитывали мешки со съестным, проверяли оружие.
Лесана верхом на Зюле терпеливо ждала, когда сборы закончатся и, наконец, Клесх даст знак трогаться в путь. На сердце было маетно. Все ли вернутся? Краем глаза девушка увидела, как ратоборцы прощаются с Фебром. Он глядел на бывших соучеников с тоской, которую всеми силами старался скрыть. Внезапно взгляды обережницы и искалеченного воя встретились. Фебр улыбнулся одними губами, а Лесана покачала головой, словно призывая его не кручиниться, и похлопала ладонью по кошелю, висящему на поясе, тем самым напоминая про отданное несколько дней назад кольцо.
Стоял у входа в казематы в толпе послушников — колдунов притихший, присмиревший Руська. Всё утро он был тише воды и ниже травы — боялся разреветься. Поэтому Лесана расцеловала его ещё в покойчике, чтобы не бередить на людях. Паренёк всеми силами старался держаться по — взрослому, хотя это и оказалось, ой, как непросто. Сестра помахала ему рукой, и братец жалобно улыбнулся, а потом ткнулся лицом в локоть Хабору. Старший выуч похлопал молодшего по плечу, скупо утешая.
На крыльце поварни замерла тётка Матрела в окружении помощниц. Глаза у девок были на мокром месте. Лишь одна застыла прямая, как тростинка, с лицом равнодушным и холодным. Глядела она с надменной обидой на кого‑то в толпе собирающихся воев. Лесана проследила за взглядом и увидела Клесха, склонившегося из седла к Клёне. Падчерица что‑то говорила отчиму, и он с улыбкой кивал, потом поцеловал девушку в макушку и повернулся к стоящей чуть в стороне Маре. Волчица обронила лишь несколько слов. Обережница, конечно, не слышала, каких именно, но догадалась — Ходящая просит о брате. Клесх в ответ лишь усмехнулся, но ничего не сказал, только повернулся к спутникам. Махнул рукой.
Вот и всё. Пора.
Лесана выезжала последней, спиной чувствуя встревоженные взгляды десятков глаз. Всхлипывали девки, даже Матрела, и та украдкой вытирала глаза. А потом высокие ворота медленно закрылись и лишь мрачная громада Цитадели черными провалами окон глядела в спины уезжающим обережникам.
* * *Двор крепости опустел. Стало как‑то особенно тихо. Медленно разошлись по делам служки. Порскнула прочь с крыльца Башни целителей рыжая кошка. Старшие выучи погнали прочь молодших — уроков им нынче никто не отменял. Нэд — мрачный и серый от тоски — ушёл на верхний ярус. Клёна круто развернулась и тоже отправилась по своим делам.
Фебр разжал руку, на которой лежало кольцо, и теперь завороженно смотрел на поблескивающее в свете утреннего солнца серебро, старался собрать разбредшиеся мысли. Наконец, придя к какому‑то решению, ратоборец поднялся и, опираясь на костыль, поковылял от Башни целителей в сторону главного жила.
