Алексей Пехов - Искра и ветер
Я не испытывал никакой радости от случившегося. Правда, и печали тоже не было. Молс и Пень рано или поздно должны были нарваться. Вот это и произошло.
Через четверть нара пути, миновав ворота гавани, я вновь увидел мачты парусников и вышел к морю. Здесь, как и в других частях Альсгары, царила деловитая суета — с ближайшего к берегу баркаса сгружали бочки.
Лаэн, Шен и Рона уже должны были вернуться из своего похода на крышу храма Мелота, но я не стал спешить. До отплытия корабля оставалось еще несколько наров.
В портовой толчее я сразу заметил знакомое лицо. Человек поманил меня за собой и, не дожидаясь, свернул в подворотню. Я, не раздумывая, пошел за ним.
Двор заканчивался приставной лестницей, ведущей на крышу. Сверху открывался прекрасный вид на море, гавань и корабли.
— Присаживайся, — пригласил меня Гаррет.
Он сидел на карнизе, свесив ноги, и щурился на яркое солнце. Рядом лежала его видавшая виды зеленая сумка. Вор потянулся к ней, вытащил бутылку вина и два хрустальных бокала. Один протянул мне.
Я взял невесомый, казавшийся сотканным из света фужер, терпеливо наблюдая, как мой собеседник сражается с пробкой.
— Эта бутылка долго ждала своего часа.
— Прости, чего?
— Нара, — поправился он и показал стершуюся этикетку, на которой я не смог различить ни единой буквы. — Видишь? Вино разлили в день, когда родился Скульптор. Ему почти тысяча лет.
Я иронично поднял бровь:
— Ты уверен, что за эти годы оно не превратилось в уксус?
Он рассмеялся:
— Разумеется, уверен! Неужели ты думаешь, я собираюсь напоить тебя какой-нибудь гадостью?!
Он наполнил бокалы густым темно-лиловым вином, пахнущим терпким виноградом.
— За что пьем? — спросил я.
Он на мгновение задумался, а затем отсалютовал мне:
— За надежду!
Вино оказалось превосходным. Даже такой «ценитель», как я, это понял. Вор довольно зажмурился, цокнул языком:
— Хороший все-таки урожай был в том году.
— Боги являются к людям во сне? — неожиданно спросил я.
Он рассмеялся, догадываясь, куда я клоню:
— Разве что только к сумасшедшим.
— То есть…
— Никому не пожелаю быть богом. У этих ребят столько проблем. Все чего-то просят, требуют, жалуются. Пыльная работенка. Забот полон рот. Нет, приятель. Это не по мне. Я предпочитаю слушать ветер и следить за тем, на кого он укажет.
Я не слишком понял, о чем он, и зашел с другого конца:
— У йе-арре существует легенда.
Гаррет небрежно отмахнулся:
— Я сам сочиняю такие по пять раз на дню. Я — не бог, и покончим с этим.
— Право, жаль, — пробормотал я. — Только-только собрался назвать тебя Мелотом.
Он искренне расхохотался:
— Ты несколько опоздал. Надо было обращаться с этим к настоящему Мелоту, а не ко мне.
Заметив недоумение на моем лице, он пояснил:
— Старина Лерек так и не смог убедить вас не лезть в лапы к Проклятой. Он, знаешь ли, порой любит покататься по миру на своей телеге.
Я с иронией подумал, что могучий жрец такой же бог, как я Высокородный, и допил вино:
— То есть все, что сейчас со мной происходит, не сон.
Гаррет с усмешкой ущипнул меня. Я дернулся, ругнулся.
— Не слишком-то похоже на сон, да? — спросил вор и протянул мне бутылку. — Как твоя жена?
— Лучше, чем прежде.
— Это хорошо, — серьезно кивнул он. — Я рад.
— Кто ты? Скажи.
Вор вздохнул:
— Тот, кто создал все это. — Он небрежно указал рукой на небо, воду, солнце.
Я задумался и осторожно уточнил:
— То есть… бог?
— Да дались тебе эти боги! — раздраженно бросил Гаррет, забрав у меня бутылку. — Как будто без них нельзя обойтись! Вовсе не надо быть богом, чтобы создать мир. Впрочем, возможно, у тех, кого ты так называешь, это получилось бы гораздо лучше, чем у меня.
Улыбка у него была невеселой, а глаза сразу же стали усталыми.
— Когда я был очень молод и глуп, одна моя знакомая как-то спросила — какой бы я создал мир, будь у меня такая возможность? Я ответил, что сделал бы землю, где вокруг горы золота и нет никаких стражников. Она долго надо мной потешалась. Говорила, что от вора ничего иного и не ожидала. Тогда я сказал, что сделал бы так, чтобы всем было хорошо. Никто не должен страдать и ни в чем нуждаться. И вновь она смеялась. Потом, много лет спустя, я понял, что она была права. Законы мироздания сильнее тех, кто создает по ним. Нельзя сделать мир без боли, ненависти, смерти и крови. Нельзя создать мир без света, радости, надежды и любви. Иначе он получится ущербным.
Он помолчал, сделал глоток, вернул мне бутылку и продолжил:
— Я старался, но творение получилось неудачным. Возможно, потому, что Хара — в чем-то отражение своего создателя, а он не идеален. Что взять с обычного вора?
— Всегда есть шанс все начать заново.
Гаррет рассмеялся:
— Ты даже не понимаешь, что сказал. Чтобы начать новое, следует уничтожить прежнее. Вряд ли ты этому обрадуешься. Впрочем, я никогда на это не пойду. Не привык бросать начатое на полпути, знаешь ли. Этот мир раздирают войны, но в нем все же много хорошего. Поэтому я пытаюсь его спасти.
— А ему что-то угрожает? — Я смотрел, как одна из шхун, подняв паруса, медленно выходит из гавани.
Он загадочно пожал плечами:
— Основа Хары — «искра». Магия. Но в последнее время она стала покидать этот мир. И он начал разрушаться. Я бы этого очень не хотел. Поэтому Хару надо вернуть к изначальному состоянию.
— Ты говоришь о Серой школе?
— Серая школа — лишь первый шаг.
— Но это шаг к уничтожению! — возразил я ему.
— С чего ты так решил? — удивился он.
— Люди, живущие почти вечно, да еще и обладающие сокрушительной силой, вполне могут счесть себя равными… богам.
Он вновь поморщился, услышав это слово, но я продолжил:
— То-то будет весело, когда таких бессмертных станет несколько сотен. Или тысяч. Рано или поздно они чего-нибудь не поделят, и все закончится очень печально. Например, очередным выжженным материком.
Он задумчиво кивнул:
— Нельзя жить вечно, Нэсс. Это нарушает законы мироздания. Конфликты возможны, не спорю, но думать об этом пока рано. А о том, что изначальная, серая магия приведет к катастрофе… Я скажу тебе так — пока тьма и свет были единым целым, Хара расцветала и жила в относительном мире. Но люди всегда найдут себе проблему. Их споры, что лучше — свет или тьма, привели к Расколу. А Раскол завершился гибелью Западного материка и всем тем, что мы имеем сейчас. «Искры» оказались разделены, и спустя тысячелетия от магии прошлого осталась лишь память, да и то — обрывки.
