Оливер Джонсон - Последняя Утренняя Звезда
Она была точно такой, какой он ее помнил. И одета в то самое просвечивающее платье, которое носила в Храме Сутис тогда, когда он первый раз увидел ее. А под ним то самое совершенное тело, слегка прикрытое, но кое-где дразняще открытое — как и в ту первую ночь, когда он видел ее, танцующую в храме. Все в ней обещало жизнь. А в теле на алтаре все обещало смерть.
В душу вонзилось ледяное копье.
— Таласса, — пробормотал он и невольно шагнул к ней, забыв о той, что лежала на алтаре. Но сразу же увидел что-то странное в ее серых глазах: насмешку, вызов, знание.
— Жрец, со шрамами, — насмешливо протянула она. Скрежещущий голос, как будто кто-то царапал ногтями по доске. Не ее голос, а карикатура; так же походит на ее, как карканье вороны на воркование голубя.
— Кто ты? — прошептал он, хотя уже знал.
— Ну, я она, и не она. Подойди, — сказала она, откидывая назад копну золотисто-каштановых волос и открывая лицо. — Видишь? Разве я не также прекрасна, как и она? — Она выставила вперед одно из своих изящных бедер и пробежала по нему кончиками пальцев. — Она холодна, как камень на котором лежит, а между ног у ней ледышка, хотя она дарила удовольствие тысячам людей до тебя. Но я, я подарю тебе огонь, жрец, ты получишь настоящее удовольствие. — Она призывно облизала губы язычком, как кошка, облизывающаяся после еды. И разве, несмотря на голос и все остальное, помоги ему Ре, разве он не почувствовал возбуждения, разве его бедра не зашевелились, отвечая ей? Она подошла ближе, ее заостренные ногти потянулись к его груди. Он уже чувствовал их, хотя она еще не коснулась его.
Он опять оказался в Храме Сутис, причем до того момента, когда узнал, кто такая Таласса на самом деле. Когда считал ее обыкновенной шлюхой. И, как и тогда, по его телу пробежала дрожь чистейшей похоти.
Как только пальчики коснулись груди, он отшатнулся назад.
— Стыдишься, жрец? — издевательски сказал она. — Но я знаю все твои тайные желания. Вспомни, как она касалась тебя, жрец, вспомни, как обнимала тебя — но ее ласки ничто по сравнению с моими: Я могу поднять мертвую плоть и заставить ее опять биться в сражениях любви. Ты думаешь, что она любит тебя, жрец, но она только жалеет тебя, а сама просто наслаждается чем-то странным, необычным, как тогда, в Тралле, когда она ложилась с изуродованными и умирающими. Тогда она наслаждалась тысячами грязных удовольствий. Подумай об этом, жрец. Подумай и о том, сколько раз она ложилась с больными чумой. А теперь Хдар пожирает ее саму. Возможно боги и справедливость все-таки существуют.
— Ты не она, — сказал Уртред, скрипя зубами, но, несмотря на свои слова, все-таки обернулся и посмотрел назад. Тело по-прежнему лежало на каменной плите, совершенно неподвижно. Но сейчас пятна покрыли каждый дюйм кожи, уничтожив все следы красоты.
— Она мертва и испорчена, — сказала тень Талассы. — Что за удовольствие быть в могиле? Только он, Фаран Гатон, может наслаждаться холодными трупами, похороненными в земле, между ног которых кишат черви, а по венам вместо горячего потока струится мертвая, густая как смола кровь. Посмотри на меня. Я здесь. Я также хороша, как и она. Я ее вторая половина, которая живет здесь, та сама половина, которая есть у всех из нас. Твой двойник тоже здесь, жрец. Близко. И он идет сюда. Разве ты не чувствуешь в воздухе его запах? Сумасшедшая тварь, раб необузданных желаний, тогда как ты считаешь, что всегда поступаешь хладнокровно и разумно. Обними меня, и быстро. Только если ты дашь волю себе, полностью отдашься наслаждению, ты сможешь уменьшить безумие твоей тени и, таким образом, спастись.
Но все это время глаза Уртреда не отрывались от тела Талассы, лежавшего на алтаре. Сейчас оно полностью замерло, грудь не колыхалась. Мертва. И тем не менее, неподвижная, в пятнах чумы, для него она была более привлекательна, чем эта без устали болтавшая гарпия. Казалось, что по ее усеянной пятнами коже еще струится свет, как в святилище Светоносицы, или как в тот день в Равенспуре, когда они вместе нашли под горой могилу его матери. Снаружи все стало черным, с ее смертью умерла надежда, и его любовь, тоже.
Но тут: чудо. Он увидел, как ее грудь поднялась и упала. Она еще жива, еще есть несколько секунд. Возможно мир все еще балансирует на грани, качается между светом и бесконечной тьмой. Он уже было решил, что Ре бросил и его и дело Огня, но надежда еще есть. Он вспомнил, кто он такой и почему он здесь.
В его руке еще сверкал Жезл, причина проклятья и способ покончить с ним. Инструмент спасения, спасения Талассы и мира от того зла, которое стоит перед ним.
— Нет! — крикнул он и взмахнул Жезлом над телом Талассы.
Вспышка света. Лицо Доппельгангера внезапно вспыхнуло, мгновенно потеряв красоту Талассы и превратившись в белую маску гнева и ярости, но Уртред ничего не видел: резким движением он коснулся Жезлом груди Талассы.
Еще одна вспышка света, как удар молнии. Уртред услышал, как выругался Фаран, как дикий крик донесся оттуда, где стояла тень Талассы. Все вокруг стало белым, цвета исчезли. Наконец окружающее вернулось. Он поглядел на тело Талассы, по-прежнему лежавшее на алтаре. Она двигалась. Ожила! Когда танцевавшие под веками разноцветные пятна исчезли и зрение прояснилось, он увидел, что чумные пятна пропали.
— Таласса! — крикнул он, отбросил Жезл, скользнул руками в перчатках ей под спину и осторожно посадил прямо.
— Где я? — неуверенно спросила она.
— В Тенях.
— Тенях? — переспросила она.
— Да, но я собираюсь забрать тебя отсюда.
Прежде чем он успел еще что-то сказать, Уртред увидел, что ее глаза внезапно остановились на чем-то за его спиной. Он обернулся. Доппельгангер стояла, вытянув к ним руки, но теперь она была в старом теле Талассы: руки в пятнах, багровых и пурпурных, вены выпирают наружу, каждый дюйм обнаженного тела покрыт чумными фурункулами. Уртред отшатнулся, и оттащил Талассу от алтаря.
Доппельгангер хотела прыгнуть на них, но после первого же шага закачалась и упала на землю, извиваясь как насекомое с перебитой спиной, не в силах подняться.
Оставался только Фаран. Уртред мгновенно поднял Жезл с земли и уставился в движущиеся тени в поисках лорда-вампира.
Фаран стоял недалеко, слегка отвернувшись от них. Алебарда лежала на полу, в руке была палица, до этого висевшая на поясе. Свободной рукой он шарил перед собой. Глаза князя были повреждены еще до того, как они вошли в Тени, но сейчас зрачки стали мертво-белыми, как пепел после огня: вспышки света Жезла уничтожили их.
Фаран глубоко вздохнул и повернулся к ним. Он почуял их запах.
Уртред отступил назад. Он заметил, что изменилось еще кое-что. В его вены вернулся огонь. И с ним к нему вернулась сила. Светоносица ожила, во внешнем мире засверкала звезда, темнота отступила. И к Фарану вернулась жажда крови. Лорд-вампир шагнул к ним, в дикой гримасе оттянув губы назад.
