Том Холт - Граальщики. Солнце взойдет
Густав поднял бровь.
— Високосный год? — переспросил он.
— Вот именно, — отвечал Бьорн, — високосный год. Дьявольски типичный случай. То есть, — продолжал он, распаляясь, — представь, если бы вот ты покупал агрегат, регулирующий смену сезонов, ты бы ведь не стал жмотничать и покупать всякое бэушное дерьмо на барахолках, правда ведь? Вряд ли. Как всякий разумный человек ты купил бы настоящую вещь, которая не сломается на следующий день и которую тебе не придется регулировать каждые пять минут, когда она снова выйдет из синхронизации. Но они, конечно, смотрят на это по-другому, а как же! И вот вам результат: мы имеем високосный год. А ты что думал, что это специально так сделали, что так и надо, так, что ли?
— Э-э…
Бьорн недобро рассмеялся.
— Черта с два, — сказал он. — Там от подшипников осталась одна труха, мне как-то рассказывал один знакомый парень из Эксплуатации. Просто чудо, что эта хреновина вообще до сих пор не развалилась на части по их вине. Ну да если бы и развалилась, поделом им, ублюдкам.
Он замолчал и некоторое время лежал, свирепо хмурясь на носки своих ботинок. Семейство белок носилось взад и вперед по ветвям дерева над его головой, сердито цокая. Мимо прожужжала стрекоза, солнце блеснуло в ее калейдоскопических крылышках.
— Какой прекрасный день! — непроизвольно отметил Густав. — Ей-богу, сосед Бьорн, мое старое сердце радуется, когда я гляжу вокруг. Неужели ты… — он прервался. Он понимал, что зря тратит слова, но ничего не мог с собой поделать. Неисчислимые чудеса природы никогда не переставали восхищать его, даже в этом возрасте. — Неужели ты не чувствуешь, как изжаждавшаяся земля впитывает в себя жизнетворное тепло и семена рвутся из-под земли навстречу новой жизни? Неужели ты не…
— Хм-м… пожалуй. — Бьорн выглядел озадаченным. — Пожалуй, — повторил он. — Здесь ты попал в точку. — Нахмурившись, он сел, рассеянным ударом прихлопнул стрекозу и задумчиво воззрился на солнце. Он глядел на него очень долго.
— Интересные дела, — произнес он.
Десять
— Ага, — оживленно проговорила Джейн. — Я как раз надеялась, что мне удастся переговорить с вами.
Рука Гангера замерла на ручке двери. Он застыл на месте; затем повернулся и улыбнулся ей.
— Конечно, — сказал он. — Слушай, мне тут нужно быстренько сделать пару звонков, а потом…
— Это не займет и пяти минут, обещаю, — непреклонно произнесла Джейн; на ее тоне можно было затачивать фрезы. Гангер поник и, казалось, потерял в росте около дюйма.
— Отлично, — сказал он. — Заходи.
Несмотря на то что она провела последние два часа, ожидая Гангера под дверью его кабинета, в самом кабинете она находилась впервые. Он не произвел на нее впечатления. «Ну, кабинет, — говорило ее лицо, — и что? Если здесь записывающие ангелы вместо диктофонов, это еще не значит, что он лучше других. Просто он немного отличается». Гангер увял еще немного; если бы у него были лепестки, к этому моменту они уже начали бы опадать.
Тем не менее он уселся на краешек стола и махнул ей в направлении кресла.
— Ну и что там у тебя стряслось? — спросил он.
— У меня всего пара вопросов, — ответила Джейн. Она запустила руку в сумочку и вытащила два экземпляра аккуратно отпечатанного бланка. Улыбка Гангера превратилась в защитный экран.
— Во-первых, — сказала она. — Мне думается, что, наверное, нам стоит уточнить, что именно я здесь делаю.
— Ты делаешь все как надо, — поспешил заверить ее Гангер. — Следующий вопрос.
Выражение почтительного презрения на лице Джейн застыло до состояния бронированной плиты.
— Спасибо большое, — сказала она, — но я спрашивала «что», а не «как». В чем конкретно состоит моя работа?
Гангер слегка втянул щеки.
— Ну-у, — протянул он, — не знаю, как ты, но я полностью стою за гибкий подход к подобным вопросам. Широкий кругозор, свобода в выборе определений, многоплановое мышление…
— Не сомневаюсь, — прервала его Джейн. — Было бы просто глупо, если бы мы ко всему относились одинаково, правда?
Неувядающая улыбка Гангера на мгновение блеснула множеством длинных и острых зубов, которых там не было за секунду до этого; но он тут же овладел собой.
— Очень хорошо, — произнес он. — Что ж, думаю, мы можем назвать это…
— Я бы предложила «администратор-стажер», — вмешалась Джейн. — Да, кстати, вы ведь не будете возражать, если я буду делать пометки в блокноте? Это так помогает, когда потом пытаешься вспомнить, что конкретно ты сказал…
Кадык Гангера задвигался, словно он пытался проглотить сливовую косточку.
— Конечно, — сказал он. — Пиши на здоровье, я не против. Что ж, да, я полагаю, «администратор-стажер» более или менее в общих чертах описывает твою работу, но, конечно, не следует забывать…
— Следующий вопрос, — продолжала Джейн. — Думаю, наступило время нам поговорить о моем жалованье, как вы считаете?
Обращенные вверх уголки губ Гангера резко дернулись.
— Жалованье, — повторил он.
— Именно, — подтвердила Джейн. — Я тут поспрашивала кое-кого, и мне…
— Прошу прощения?
— Я порасспрашивала людей, — слегка преувеличенно-четко выговаривая слова, повторила Джейн, — и похоже, по общему мнению…
— Ты спрашивала людей, сколько они зарабатывают?
— Ну да, и…
— Что, просто подходила и спрашивала?
— Вот именно. И…
— И они тебе отвечали?
— Да, — сказала Джейн. — И у меня сложилось впечатление — разумеется, вы поправите меня, если я ошиблась, — что обычная ставка для младшего руководящего состава в этой организации составляет двадцать пять тысяч крейцеров в год. Мне кажется, это звучит достаточно разумно, как вы считаете?
Гангер сидел на краю стола с открытым ртом, недвижимый, как кусок гранита.
— Естественно, — быстро добавила Джейн, — эта сумма подлежит дальнейшему пересмотру каждые шесть месяцев… Далее, следующий вопрос, который я хотела обсудить…
В глубине Гангеровой гортани послышался скрежет.
— Двад… — прохрипел он.
— Простите?
— Двадцать пять тысяч крейцеров, — проговорил Гангер. — Моя дорогая девочка…
Этого ему определенно не следовало говорить. Отдавая ему должное, Гангер осознал это, еще когда роковые слова были лишь в нескольких дюймах от его рта, но к этому времени было уже поздно. Прежде чем он успел что-либо добавить, глаза Джейн покрылись пленкой векового льда, а губы сжались в неразличимую линию.
