Джонатан Уайли - Владычица снов. Книга вторая
«Обе части гнут злой меч».
Войска Тиррела больше не существовало.
Потемнение воздуха за спиной у короля-бога приобрело зримые очертания и оттуда вырвались два демона, созданные из огня и льда, вырвавшись, они нависли над Тиррелом. Сейчас он казался совсем крошечным; он был пойман в ловушку уже угасающего пламени.
— Нет! — молил он. — Я выполнил все условия договора. Это нечестно!
Демоны приблизились к нему, их огненные глаза смотрели совершенно безжалостно. Лапы с огромными когтями потянулись за своей жертвой.
— Но вы-то должны были знать! — уже отчаявшись, воскликнул Тиррел. — Почему же вы мне ничего не сказали?
Однако демоны ничего не ответили и на это. Они проявляли истинное равнодушие к его страшной истерике, их молчание подразумевало, что причины неудачи, которую потерпел король-бог, их совершенно не касаются. Но он задолжал — и они появились, чтобы стребовать с него этот долг.
На глазах у изумленной, ликующей и по-прежнему трепещущей толпы собравшихся в замке демоны разнесли Тиррела в клочья. Причем относилось это не только к его разорванному на мелкие куски телу, они разодрали и его вспоенную злобой душу, они изничтожали его до тех пор, пока от него ничего не осталось и на смену его истошным крикам не пришла тишина. Тиррелу не нашлось места и в Паутине. Он был уничтожен окончательно.
Управившись со своим делом, демоны поглядели на Ребекку. Это были те же самые демоны, которых она еще девочкой увидела на соляных равнинах. Она (да и не она одна) испугалась, не зная, чем все это кончится, но демоны лишь взглянули на нее — и этим ограничились. Миг-другой спустя они начали таять, а вслед за этим ушла в землю и огненная башня.
И вместе с ней провалились под землю и останки тех, что некогда были древними обитателями Дериса. Их кости упокоились в земле, а души были освобождены от подлого пособничества Злу. Они ушли бесшумно, ушли, не испытывая ни радости, ни печали, но только облегчение. Их долгие муки наконец-то завершились.
«Трое давят страх такой».
Далеко на юге, посреди соляных равнин, дрогнул недавно возродившийся Дерис. Стены треснули, башни рухнули, золотой колокол замолк — и на этот раз навсегда. Хрустальный мост рассыпался, а черная пирамида взорвалась, погубленная немыслимой и непредставимой силой. Гигантские обломки базальта разлетелись во все стороны, и соль равнодушно поглотила их.
И на многие лиги вокруг затряслась земля, когда весь город вновь пошел на дно сухого кристаллического моря. Все в городе погрузилось во тьму и обрело покой там, где ему и было положено быть. И вновь на просторах соляных равнин воцарились тишина и покой и только черная громада Блекатора нарушала однообразие белой пустыни.
Когда подземные толчки наконец закончились, исчез и волшебный щит колдунов. Их дело было сделано. Тиррел и вся его злая рать исчезли. Исчезли навеки.
Во дворе замка Кедар, Эннис и Невилл молча замерли, глаза их радостно сверкали. Потом они обнялись — счастливые, но бесконечно усталые.
А на крепостной стене у Ребекки подкосились ноги — она была слишком потрясена и измучена, чтобы в полной мере оценить значение происшедшего. Медленно повернулась она в сильных руках, которые не дали ей упасть, и увидела того, кто поддерживал ее, начиная с того момента, когда битва вступила в решающую стадию. На нее смотрели глаза Монфора, в которых можно было прочитать восхищение — и нечто большее, чем восхищение.
— Ну что, поверил теперь в волшебство? — тихим голосом спросила она.
— Я поверил в тебя, — шепнул он.
Они оба понимали, что на них обращены сотни пар глаз, на них глядели и стоящие на стене вместе с ними, и люди, столпившиеся у стены, и воины короля, и челядинцы Бальдемара. И тем не менее Ребекке казалось, будто они остались только вдвоем.
— Значит, я была права, так? — с улыбкой потребовала она. — Признайся.
Монфор ничего не ответил. Он обнял девушку, прижал к себе и поцеловал. И на этот раз не отпрянул от нее, даже когда со всех сторон послышались радостные и поощрительные выклики, становящиеся тем громче, чем дольше длился поцелуй. Ребекка страстно ответила на королевское внимание, понимая и прямой, и символический его смысл. Когда они наконец разомкнули объятия, в глазах ее сверкали слезы радости.
Теперь она понимала, кто станет отцом ее сына.
Эпилог
Таррант был пьян. Хотя даже в городе, всецело охваченном праздничным весельем, он при обычных обстоятельствах остался бы трезвым, справедливо рассудив, что ясная голова может понадобиться ему в любую минуту. Однако нынче вечером все было по-другому — и его собутыльники прекрасно понимали причину этого. Пайк посматривал на своего молодого командира с кротким изумлением и с нарастающей тревогой. Он относился к Тарранту как к родному сыну, хотя никогда не признался бы себе в этом.
— В ней всегда было что-то особенное, — объявил Таррант. — Я сразу же понял это.
— Никто и не отрицает, — заметил Пайк.
— Уже во время шахматной партии… — Молодой офицер не столько говорил, сколько бормотал. Но вот он поднялся с места и заговорил несколько членораздельней: — Сначала это было всего лишь вопросом о праве наследования. Она ведь женщина…
— Это я заметил, — сухо сказал его собеседник.
— Если ты женщина, значит, тебе не быть бароном, — важно произнес Таррант, качая пальцем на каждом слове.
Пайк кивнул, соглашаясь.
— Поэтому так важно, за кого ей выйти замуж. Ха-ха. — Человек, некогда прибывший в Крайнее Поле королевским посланником, отхлебнул из стакана. — Но дело не только в этом… Я понял, что она колдунья. Я понял это!
— Прядущая Сновидения, — с невозмутимым видом уточнил Пайк.
— Это одно и то же, — отмахнулся Таррант. — И я это почувствовал.
— Я знаю!
— Откуда? — Молодой человек сразу насторожился.
— Ты сам мне сказал.
Таррант удивленно уставился на Пайка.
— Я? Тебе?
— Сказал нечто вроде этого.
После недолгого замешательства Таррант расхохотался, потом наклонился к собеседнику и заговорщически шепнул ему на ухо:
— А может, мне поведала об этом Паутина? Может, я сам колдун!
Они решили выпить за такую возможность.
— За Тарранта! — провозгласил Пайк. — За воина и волшебника!
Но веселились они всего пару минут, после чего Таррант вновь впал в уныние.
— Не то чтобы мне самому это особенно помогло, — пробормотал он.
— Лучше, чтобы люди не видели тебя в таком настроении, — заметил Пайк. — Это подрывает общественную мораль.
Таррант пропустил шутку мимо ушей.
— А знаешь, что я сказал ей? После партии в «живые шахматы», а?
