Линн Рэйда - Истинное имя
Но когда чародей, следивший за движением кортежа, перевел взгляд с Императора на его свиту и увидел лорда Ирема, скользившего по напирающей со всех сторон толпе людей обманчиво ленивым взглядом, маг непроизвольно вздрогнул. Он и не подозревал, что после стольких лет воспоминания окажутся такими яркими.
…Рыцарь смотрел на него в упор, и под этим мрачным взглядом узник чувствовал себя как насекомое, которое пришпилили к стене булавкой. Камни за его спиной были ничуть не холоднее этих глаз.
— У меня мало времени, — сурово произнес лорд Ирем. — Я уже потратил почти сутки, добиваясь от тебя признания. А между тем магистр из Совета Ста свидетельствует, что ты знаешь куда больше, чем сказал.
Галахос ждал, что к нему вызовут какого-нибудь мага. Но эта надежда рухнула, когда этот Хеггов калариец произнес: "Есть более простые способы заставить тебя говорить. Ты меня понимаешь?.."
Разумеется, Галахос понимал. Он вжался в стену, глядя на нависшего над ним мужчину с недоверием и ужасом.
— Вы не посмеете!..
— Посмею. И не сомневайся даже, — с леденящей ненавистью отозвался коадъютор, подойдя к нему почти вплотную и прижав ладонь к стене над головой Галахоса. Казалось, доминант с трудом справляется с желанием его ударить. Галахос явственно представил, как тот сильно, без замаха, бьет его в лицо, и рот мговенно наполняется солоноватой кровью… Он сглотнул.
Но Ирем его не ударил. Отстранившись, рыцарь с полминуты наблюдал за узником с каким-то новым выражением. Потом его губы изогнулись в саркастической усмешке.
— Я займусь тобою сам, Галахос. Будь уверен, что к исходу ночи ты мне все расскажешь. Абсолютно все.
В камере было довольно холодно, но по спине Галахоса ручьем струился пот.
До этой ночи он считал мессера Ирема цепным псом Императора, чем-то вроде бессловесного орудия. Пусть даже наделенного определенной предприимчивостью, но, в конечном счете, только исполняющим чужую волю. И закованным, как в латы, в нерушимость рыцарского Кодекса.
Но человек, стоявший рядом с ним, явно был так же мало связан Кодексом, как и вообще какими бы то ни было соображениями человечности и сострадания.
Галахос ощутил внезапный приступ острой жалости к себе. К тому, что он находится в руках у озлобленного коадъютора, который — как внезапно понял маг — не остановится ни перед чем, чтобы заставить его говорить.
Галахос оказался между двух огней. Здесь — мессер Ирем, угрожавший ему пыткой.
Там — мужчина с беспощадными глазами цвета голубого льда.
Как бы там ни было, Галахос точно знал, чего боится больше. Боли он, конечно же, не выдержит. Но он, по крайней мере, когда его спросят о его предательстве, он должен совершенно искренне сказать, что продержался до последнего. Иначе у него не будет ни малейших шансов уцелеть.
Галахос постарался отогнать подальше мысль о том, что шансов у него и так не будет.
Ирем оценил его молчание, как признак колебаний.
— Думаю, мы оба знаем, чего стоим, — сказал рыцарь с некоторым нетерпением. — Ты можешь не изображать героя. Тебе все равно придется говорить. Вопрос лишь в нескольких часах, которые понадобятся, чтобы выбить из тебя признание. Так что выбирай, Галахос. И быстрее.
Выхода не оставалось. На мгновение Галахос чуть не махнул на все рукой — какая разница, за что его убьют _потом_, не лучше ли избавить себя от ненужной боли?
Но секундой позже его голову закралась спасительная мысль.
Валларикс. Разумеется, он ничего не знает о затее Ирема. Галахос слишком хорошо знал сына Наина Воителя, чтобы поверить, что тот может одобрять подобный план. А без согласия Валларикса угрозы Ирема так и останутся угрозами.
— Дан-Энрикс не позволит вам меня пытать! — выкрикнул маг.
Облегчение так велико, что несколько секунд Галахос чувствовал себя почти счастливым. Правда, только до тех пор, пока не встретился глазами с доминантом.
— Ты сказал — 'дан-Энрикс'?… — будто недослышав, повторил лорд Ирем. И внезапно ухмыльнулся. — Да ты себе льстишь, Галахос. Я не собираюсь беспокоить Императора из-за подобных мелочей.
…Даже сейчас, в спокойной тишине собственной комнаты, Галахос обнаружил, что скрипит зубами от бессильной злобы. Он ненавидел многих людей. Но никогда и никого — так сильно, как этого проклятого каларийца с его запредельной верностью Валлариксу.
Вот и сегодня этот человек — уже в который раз — ломал все его планы. Неожиданно увидев Ирема, Галахос ощутимо содрогнулся от неуправляемого, почти физического ужаса — хотя можно было бы заранее предположить, что ненавистный калариец будет там же, где и Император.
Коадъютор, разумеется, не мог увидеть этого. Но, судя по всему, скользя глазами по толпе и отмечая всякую деталь, которая могла иметь значение для безопасности правителя, он краем глаза выхватил в толпе лицо Галахоса.
Весь ужас положения был в том, что чары, наведенные Галахосом, действовали вовсе не на его внешность — сам он оставался тем же, кем и был — а только на сознание смотрящего. Колдовство срабатывало тем надежнее, чем дольше другой человек смотрел бы на носителя иллюзии. В первый момент лицо Галахоса еще могло бы показаться кому-нибудь смутно знакомым, но через секунду он бы уже убедился, что ошибся, а еще через секунду потерял бы к нему всякий интерес.
Но лорд Ирем видел мага только мельком, а потом уже не смог найти его в толпе, хотя и вертел головой с риском вывихнуть шею.
По-всей видимости, он его узнал.
Конечно, можно было утешаться тем, что рыцарь будет сомневаться, правда ли он видел мага — или ему это только померещилось. А в конце концов, не обнаружив никаких доказательств его пребывания в Адели, ог наверняка решит остановиться на втором предположении. Но, зная характер лорда Ирема, можно было ожидать, что еще прежде он перевернет вверх дном весь город и предпримет все предупредительные меры на тот случай, если чародей действительно находится в столице.
Это было настоящей катастрофой.
Как-никак, Галахос собирался задержаться здесь надолго. В идеале — даже навсегда.
Прошло уже не меньше половины от отпущенного ему срока до Эйслита, а маг до сих пор не разузнал ничего нового о местонахождении бастарда, получившего, как полагал Галахос, Истинное имя. Стремление прикончить этого мальчишку со временем превратилось у его хозяина в своеобразную навязчивую идею. И, в общем-то, такое рвение было вполне понятным.
