Эрик Ластбадер - Кольцо Пяти Драконов
— Я скажу вам, что мне неинтересно. Этот похожий на кора в'орнн!
Киннний Морка смотрел на нее загадочным взглядом.
Далма нежно улыбнулась и подошла налить себе еще нумааадиса. Когда она наклонилась, он получил нежданный подарок: вид ее грудей крупным планом.
— Знаете, как плохо он обращается со мной? Я фактически пленница во дворце регента. Он наказывает меня, даже если я выхожу из личных покоев. Обращается со мной, как с грязью. У него... странные привычки в спальне. — Она глотнула нумааадиса. — Я пришла назло ему.
Звезд-адмирал, внимательно наблюдавший за ней, пожал плечами.
— При чем тут я, дорогая? Тебе надо поговорить с регентом.
Далма залпом выпила второй стакан. Затем подошла и села ему на колени. Когда она раздвинула ноги, платье распахнулось, открыв кремовые бедра.
— Он причиняет мне боль. — Ее руки легли на его голую грудь. — Я хочу отомстить. — Руки начали двигаться медленными, рассчитанными кругами. — Я хочу, чтобы он испытал ту же боль, что и я. — Она наклонилась, провела языком по нижней губе звезд-адмирала. — Вот почему я пришла. Посоветуйте, как это сделать.
Его руки — загорелые, покрытые шрамами, мускулистые — притянули ее. Его интимные места поднялись ей навстречу. Их бедра сплелись, языки встретились. Долгое время они раскачивались вместе, то и дело содрогаясь, как тронувшийся весной лед. Ночной воздух, благоухающий аммоном, смягчал их ласки. Тихие вздохи и восклицания наполнили палатку; ускорение предвещало, что конец близок. Далма кончила, но Киннний Морка сдержался, давая ее наслаждению нарасти снова, и пролился, пока она не стала подобна пружине, то натянутой быстрым напряжением, то освобожденной, снова и снова, пока наконец ее влажный тяжелый вздох не столкнул его за край.
Выбившиеся из сил, они помогли друг другу заползти в постель, и над любовниками сомкнулась ночь. Стрекот насекомых врывался в открытый клапан. Блестящее от масел и пота тело лооорм напоминало Морке призраки тайных и вероломных операций прошлого. Ни одна из них, однако, не могла сравниться вероломством с нынешней.
— По-моему, я велел тебе не приходить сюда, — сказал он наконец.
— У меня не было выбора, милый. Приказ регента. Он шевельнулся.
— Ты шутишь.
— Нет, правда. — Она захихикала, прикрыв рот рукой. — Он хочет, чтобы я собирала все твои мелкие гнусные секреты и доставляла ему.
Звезд-адмирал сел. Потом вдруг откинул голову и расхохотался. Он хохотал, пока не заболела грудь, до слез на глазах. Он хохотал, и Далма присоединилась к нему.
— Вот забавно, — выдавил он наконец.
— Кундалианская колдунья работает быстро. Она уже держит Стогггула за интимные места и день за днем делает его все слабее и предсказуемее. — Далма посмотрела на Кин-нния Морку; ее темные глаза сияли. — Пожалуйста, милый, напомни мне, на кого из вас я шпионю.
Звезд-адмирал навис над ней, снова придя в неистовство.
— Это тебе напомнит?
— О да, — застонала она, прижимаясь к нему. — Да!
Малистра начала лить горячий воск. Веннн Стогггул под ней вздрогнул, но не издал ни звука.
Она очень быстро поняла, что ему нужно испытывать и терпеть боль. Это было похоже на привычку к лааге: знаешь, что вредно, а обойтись не можешь. Вытерпеть боль означало быть достойным, лучше отца, лучше всех остальных. Без тайного знания о победе над болью он не мог бы встретиться с дневным миром лицом к лицу и победить.
Все это — и многое другое — Малистра выяснила, в первый же раз проведя пальцами по безволосой коже, просто коснувшись трех срединных точек: Места Грез над сердцами, Места Истины на макушке, Места Глубочайшего Знания в центре лба.
Малистра получала бесконечное удовольствие. Такой близости не достичь слиянием плоти, такого уровня жестокости не найти в обычной жизни. Овладевать чужими секретами она научилась много лет назад, и это искалечило ей душу, как рана уродует лицо воина, превращая его во что-то другoe, порой неизвестное и непостижимое, Какой унылый вид ныне представляли глубины ее души, мог бы сказать только один человек (если это вообще был человек) — а он никогда не открывал секретов, только собирал их, как скупец накапливает богатство.
Мать Малистры никогда не была замужем. Она любила рассказывать о мужчине, который приходил к ней по ночам, возникая будто из воздуха. Разумеется, он скорее всего был вором: он легко открывал замок двери или же входил через запертое окно. Боялась ли мать Малистры внешнего мира или просто обожала замки, к делу не относится; так или иначе, дом был буквально замурован круглые сутки напролет, как могила или арсенал.
В сущности, дом походил и на то, и на другое. Темный, тихий дом, где гостей не бывало даже по праздникам, скрывал строго охраняемое оружие нескольких видов, которое мать Малистры беспрестанно точила, смазывала, настраивала — но никогда не использовала.
Через девять лет после рождения у малышки еще не было имени. Мать говорила ей просто “ты” или иногда “девочка”. В девять лет все изменилось. В двенадцатом часу бессонной, безлунной, беззвездной ночи он пришел снова, этот безымянный вор или убийца, однако прокрался не в комнату матери, а к ней.
Сначала она увидела тень — одну среди многих, дрожащих, когда ветер поднимал голые ветви деревьев, когда холод наступающей зимы выгонял снежных рысей из теплых подземных нор, и они перекликались заунывными, печальными голосами. Потом, так медленно, что сначала девочка не была уверена, бодрствует она или грезит, его тень отделилась от прочих, двигаясь наоборот, против прихотливых порывов ночного ветра. Однажды, когда ей было лет шесть, сжавшись голышом над раздувшимся от дождя потоком, она наблюдала, как покрытая золотистой чешуей рыбка пробивается против течения, а тени и свет бегут по спинке, вызывая рябь наподобие сильного ветра. Тогда у нее закружилась голова, и она свалилась в воду. Наблюдая, как движется по комнате тень, девочка снова почувствовала то же самое: она в воде, смотрит, как кружится вокруг нее рыбка, как гипнотически танцует свет на светящихся чешуйках.
— Малистра, — прошептал он, присаживаясь возле кровати.
Она смотрела на него, замерев, слишком зачарованная, чтобы бояться.
— Так я зову тебя, — прошептал он. — Под этим именем тебя будут знать.
Она разлепила губы.
— Ты кто? Он встал.
— Я — твой отец, Малистра. Девочка широко открыла глаза.
— Где ты был?
— Далеко. — Он склонился над ней, уперев острое колено в край кровати. У него не было запаха. Совсем. — Я вернулся, чтобы дать тебе образование. — Потом он прижал центр темной ладони к сердцу, к макушке и к центру лба, забрав у нее все, чем она была. За это насилие он заплатил знаниями. Он принес ей дары Кэофу, колдовства Черной Грезы, и его главное украшение — Глаз Айбала. Всю ночь он лежал с ней, касаясь ее разумом, а также руками, ногами, губами, веками, половым органом. Она была как чаша кипятка, настоянного на смеси экзотических пряностей, травяных тоников, психотропных кореньев. Она росла и становилась сильнее. Припадая к призрачному источнику знаний, девочка смутно сознавала, что комната ожила. Нет, не сама комната, а окно, распахнутое вопреки строжайшим запретам матери. Ее глаза были закрыты, разум дремал. Однако ей мерещилось, будто она “видит”, как в открытом окне появляются любопытные морды, светящиеся глаза странных ночных животных; они сопели, рычали, показывали блестящие зубы, мирно помахивали длинными хвостами, а на спинах у них были звезды.
