карина - медведица,или легенда о Черном Янгаре
И сердце, зажатое в правой, он вынул осторожно.
- Открой глаза, Аану...
Зеленые, как листвяник. И молодая трава.
- Открой, пожалуйста. Лето скоро. Помнишь, ты подарила мне лето на веревочке. А без тебя оно не вернется, - Янгар содрал рубашку и вытирал ее пальцы. И алую ленточку, что из губ вытекала, убрал.
- Посмотри на меня... ты же обещала... ждать меня обещала... я бы вернулся. И построил дом. Настоящий дом, Аану... и ты была бы в нем хозяйкой. Мне не нужно другой.
Ее ладошка была такой теплой.
И Янгар губами пытался поймать нить пульса. Вот только сердце Аану молчало.
- Она умерла, - Олли присел рядом.
Грязный. Страшный. И слипшиеся волосы торчали дыбом...
- Нет.
Янгару уже говорили такое. Солгали. Аану жива. Она просто ушла далеко, но обязательно вернется. И Олли, который хотел сказать что-то, лишь головой покачал.
- Они обе...
Пепел рваных крыльев сыпался с небо, на песок, на мертвецов, на Пиркко-птичку, которая вернула себе человеческое обличье. И склонившись над ней, Олли закрыл мертвые глаза Пиркко, и под темными ее волосами попытался укрыть рваную рану на груди. Поднял сердце, валявшееся на песке, и вложил в руку.
- Пусть боги решают, как с ней быть.
Тихо стало.
Янгар видел солнце, которое прилипло к небосводу. Желтое. Налитое. Оно щедро отдаривалось теплом и светом, но он все равно замерзал. И небо, к которому вернулась исконная синева, утратило вдруг яркость.
Он смотрел на песок.
И на мертвецов, которых было много.
На белую громадину опустевшего дворца, и кёнига Вилхо, что, усмехаясь, наблюдал за представлением с балкона. Мухи, привлеченные запахом мертвечины, садились на золотую краску.
- Держи, - Олли, исчезнувший было, вновь появился. В одной руке он держал корону из переплетенных рогов, в другой - камень знакомой четырехугольной формы. - Это твое. Обронил...
Протянул камень. А корону на голову Янгару надел. Впору пришлась, вот только оказалась тяжелой, неудобной.
И Янгар, содрав золотой венец, со злостью отшвырнул его.
- Зря бросаешься, - миролюбиво заметил Олли. - Оглянись.
На что глядеть?
На решетку? На мертвецов? На это Янгар в своей жизни уже нагляделся вдосталь.
- Род Таго... трое... остался, кажется, Кейхо, которому десятый год пошел... - Олли остановился возле покойника в роскошных бархатных одеждах, ныне побуревших. Мужчина лежал на спине, вывернув голову, которая держалась на лоскуте кожи. - А там дальше Куний род... и Волки лежат... Росомахи...
Он переходил от мертвеца к мертвецу.
И Янгар понимал, что ему хотят сказать: некому власть делить. Полегли на арене Золотые рода, кровью за некогда пролитую кровь заплатили. Месть это?
Нет. Вышло так.
- Я просто пытался выжить, - Янгар гладил рыжие волосы жены, губы ее бледные, щеки, глаза... все еще надеялся, что дрогнут ресницы. - Я просто пытался выжить...
Чего ради?
Кейсо ушел.
И она, легконогая медведица, за ним... никого не осталось.
Корона?
- Себе оставь, - Янгар сжал в руке чешуйку, выдранную сумеречными когтями. А Олли поднял корону, отряхнул кое-как от пыли и пепла, и примерил. Поднял было руку, снять желая, но оставил.
Пускай. Из него выйдет кёниг...
...и люди куда охотней примут сына Тридуба, нежели Янгхаара Каапо.
...он так и остался чужаком.
Для всех, кроме той, которая лежала на его коленях.
- Ты обещала, - он прижался щекой к ее щеке, что еще сохранила призрак тепла, дразня ложною надеждой. - Ты обещала дождаться меня и...
Дрогнуло в изломанной ее груди сердце. И тень боли скользнула по побелевшему лицу. Сжались губы, сдерживая стон.
Его маленькая медведица вернулась.
- Воды! - рявкнул Янгар. - Принеси воды... вина... чего-нибудь...
Она дышала, быстро и часто, хватая воздух губами. И в уголках их пузырилась кровь. Она же, красная, человеческая, хлынула из носа, из ушей, отсчитывая отведенные Аану мгновенья жизни.
Нет, Янгар ее не отпустит.
И сдавив каменную чешуйку в кулаке, он приказал ей стать прахом. А горсть его высыпал в чашу, которую подал Олли. Откуда взял? Взял и ладно. Красное вино сделалось густым, вязким.
Получится ли?
Только бы получилось.
Раздвинуть губы. И меж зубами, стиснутыми от боли, сунуть острие ножа.
Всего-то глоток надо... и еще один... уговорами, силой, но заставить выпить до дна, до последней черной капли, которая долго держалась на краю кубка, не желая падать.
- Пожалуйста, Аану, - Янгар держал ее голову и слышал боль.
Лекарство было горьким.
И когда она забылась глубоким тяжелым сном, поднял на руки.
- Она... - Олли все время держался рядом.
Босый. Полуголый. Грязный. И корона на солнце пышет золотым жаром.
- Она вернется, - ответил Янгар, вглядываясь в бледное лицо жены. - Она кое-что мне обещала...
Я спала. И этот сон был полон солнечного света.
Я спала и жмурилась, глядя на желтый круг, зависший над горизонтом. Он отражался в воде речушки. От воды тянуло прохладой, и больше всего мне хотелось раздеться и нырнуть в сине-зеленый омут. Поговаривали, что на дне его обитает старый сом, столь огромный, что способен утянуть и человека. Раз в год мужики собирались сома ловить, кидали сети, приманивали курами, но сом был хитер. Меня он не тронет.
Я знаю.
Сижу на берегу, держу гибкое удилище, краем глаза слежу за поплавком и любуюсь своим в воде отражением. Платок съехал, волосы растрепались, и на них, рыжих, слетаются стрекозы.
- Не клюет? - я не слышала, как он подошел, хотела обернуться, но не смогла, будто сама река держала мой взгляд.
- Не клюет, - согласилась я.
И пускай себе. Я же пришла не рыбы ради, а чтобы спрятаться, посидеть в тишине, в тени старого тополя, который почти съехал уже в воду, но все еще цеплялся длинными корнями за оплывающий берег.
У меня с собой горбушка хлеба, кусок сыра и два яблока.
- Хочешь? - я протягиваю одно, крупное, с плотной желто-красной кожурой.
- Хочу.
Его тень слишком тяжела для воды и тонет, извивается, словно змея.
- Если не клюет, то... - он садится рядом, и я подвигаюсь, делясь местом на коряжине. - Может, пойдем домой?
