Сергей Джевага - Серый маг
Облака стали черными, придвинулись ближе и застлали взор. Безысходность и тоска сковали разум. Появилось ощущение падения. Безумно долго Птиц просто парил среди пустоты, купался в мягких волнах безмолвия. А затем понял, что летит. Куда и зачем, неизвестно. Но за спиной сияли огромные белые крылья, а со всех сторон синело небо. Тело переполняли сила и легкость, кожу ласкала невесомая мгла туч… Свист ветра, радость, мощь… Но густая пелена неожиданно быстро распалась. Внизу возникла поверхность земли. На минуту зависла и стремительно ринулась навстречу.
Удивление не успело родиться. Чудовищный по силе удар сломал руки и ноги, срезал крылья. Небо зазвенело, раскололось на сотни стеклянных осколков. Звезды пугливо спрятались и разбежались. Но в бесконечной тьме осталась одна. Желтая и теплая, близкая и родная. Ирн осторожно потянулся навстречу сквозь боль и ужас, попытался прикоснуться… И тотчас проснулся.
Звезда оказалась небольшим костром. Пламя уютно потрескивало, подбрасывало к настоящему ночному небу десятки желтоватых искорок. Пахло дымом, сыростью и землей, какими-то терпкими травами. Ветер гладил щеки, теребил волосы. Слышались шуршание, далекий волчий вой. За кругом света вставали темнота, клубились какие-то смутные силуэты. Вроде бы холмы, низина и мелкий перелесок…
Птиц осторожно пошевелился. Почувствовал — лежит на мягкой подстилке из перепревшей прошлогодней соломы, сверху укрыт каким-то тряпьем. В теле жуткая слабость. Ноют ребра, ушибленная спина. Правая щека покрыта коркой застывшей крови. Такое впечатление, будто действительно навернулся с немаленькой высоты. Но в целом жив и здоров, отделался легким испугом. Но что произошло? Последнее воспоминание: он лежит на дне ямы в Поднебесном. А вокруг стоят боги, смотрят пристально и внимательно. Неужели сон или вывих больного сознания?…
Любопытство пересилило усталость. Послушник отыскал посох, осторожно прикоснулся и улыбнулся. Теплый, зараза, и живой! Кожу пощекотало, раздалось призрачное мурлыканье. Огромный пушистый кот сладко зевнул: «Ты спал, хозяин? Я тоже немного вздремнул…» Ирн сосредоточился, вызвал простейшее поисковое заклятие. Тут же потушил, глубоко задумался. Так-так… Если магия не соврала, оказался в Окрайе. В принципе, там, куда и должен был вывести Портал. Но как назвать то, что видел во время переноса? Видением? Реалистичным сном? Ведь кажется, видел именно Поднебесное. Сражался с демоном, слышал разговор Древних. А потом бог Тьмы обнаружил беглецов, применил какое-то заклятие…
Раздались хруст и тихие шаги. Нищий вышел в круг света, швырнул рядом с костром охапку сухих веток. Мельком глянул на Птица. Нахмурился, но промолчал. Присел рядом с огнем, принялся помешивать палочкой какой-то отвар в маленьком котелке. Лекарь поерзал на подстилке. Затем не выдержал и перебрался ближе к теплу, погрел озябшие пальцы. Холодно, весна только началась.
Молчание затянулось. Но Птиц не рискнул нарушить. Нечто в самом выражении лица бродяги говорило о желании собраться с мыслями. Нищий помешивал варево, подбрасывал в огонь ветки. Иногда принюхивался, слизывал с палочки капли: готово иль нет? Но то и дело хмыкал, бросал в котелок какие-то травки, клубни, ягоды. Пахло достаточно необычно: сосновой смолой, кислой горечью и чем-то свежим, мятой вроде бы. Чай или сильнейший яд? Да кто ж разберет…
Парень пододвинул мешок поближе и вытащил книги. Отобрал одну, принялся листать. Но, отыскав желаемое, просто откинулся на землю. Задумчиво уставился в звездное небо, грустно улыбнулся… Удивительно, не так уж много времени прошло. Каких-то полтора месяца. Когда выезжал из Орона, на такой срок и рассчитывал. Правда, не предполагал, что путешествие окажется столь богатым на неожиданности. Да и смертей много, и глупостей… Высока цена правды.
Перед внутренним взором пробежали воспоминания. Блеклые и тусклые, прозрачные. В груди теплым молоком плескалась тоска. Пришло понимание того, что Поднебесное действительно было. И демон, и боги тоже… Удивительное спокойствие поселилось в душе. Тихо шелестели сухие травы, потрескивали дрова в костре, булькало в котелке.
— Держи! — грубовато буркнул нищий.
Послушник вынырнул из грез, приподнялся. С благодарностью принял небольшую глиняную кружку. Принюхался с подозрением, осторожно отхлебнул. Язык обожгло, терпкая горечь сковала губы. Во рту появились приятные полутона: малина, шиповник, мята. Ирн шумно выдохнул, закашлялся. Погрел руки о кружку, принялся пить маленькими глоточками. Где-то в ночи снова завыли волки, хлопнули крылья. На бумаге плясали тени, алое зарево выхватывало из темноты какие-то буквы, символы и формулы, схемы. Но Птиц не видел строчек. Витал в иных мирах, зрел невиданное и волшебное.
Порыв ветра колыхнул пламя. Тьма пугливо отшатнулась под напором света, к небу взлетел сноп желтоватых искорок. Невдалеке раздались шуршание, душераздирающий писк и рычание. На границе алого круга мелькнула гибкая тень, блеснули хитрые черные глазки. Хорек выбрался из зарослей полыни. Смешно переваливаясь, подбежал к послушнику и ткнулся в ногу: погладь. Птиц посмотрел на зверька так, словно впервые увидел. Но взял на руки, принялся водить ладонью по спинке. Колючка зажмурился, удовлетворенно засопел. Чуть повернул голову: мол, за ухом тоже приятно… и под лопаткой не забудь.
Даже в полумраке стало заметно, как побледнел Ирн. Щеки запали, тени сгустились у носа и губ… Бродяга посмотрел мельком. Смущенно откашлялся, тускло произнес в пустоту:
— Покажи тубус. Хочу посмотреть, ради чего все это.
Колючка неожиданно напрягся, оскалился и злобно зашипел. В мозгу послушника родился тонкий свист. Мысли замерли, вмерзли в ледяную глыбу… Ирн нахмурился, озадаченно поскреб небритую щеку. Ласково погладил хорька, успокоил. Провел пальцами по гладкой шерстке, поскреб за ухом. А затем мягко сдавил шею, резко крутанул. Раздались дробный хруст, хрипение. Маленькое тельце рванулось из рук, забилось. Но через секунду обмякло, превратилось в вялую тряпку.
— Ты что творишь? — ахнул бродяга. — Спятил?… Лохматый схватился за меч, резко вскочил. Но посмотрел на послушника и осекся. На губах мага появилась болезненная кривоватая улыбка. Глаза сфокусировались, в глубине зрачков отразилась чудовищная тоска. Лицо стало кукольным, омертвевшим.
— Так надо, — хрипло произнес парень, баюкая мертвое тельце. — Надо… Знаешь, Колючка самое дорогое для меня существо. Сколько себя помню, был рядом, помогал и успокаивал. Выручал и в детстве, втихую таскал с храмовой кухни самое вкусное, делился. Да и потом…
— Но зачем? — перебил нищий. Напрягся, с силой сжал рукоять меча.
