Отыгрывать эльфа непросто (сборник) (СИ) - Кондратьев Леонид Владимирович
— Абсолютно безопасно, да сами попробуйте, это же глиф разметки, он для того и сделан нематериальным, пощупать его не удастся, как ни старайтесь. — Задумчивая улыбка, с которой это было сказано, почему-то не насторожила толпящихся возле конструкции людей, и сначала осторожно и робко, а потом уже более раскованно те стали с детским ощущением прикосновения к чуду пытаться поймать составляющие куб нити. Проходящие через конструкцию руки, множественные смешки и восклицания удивления, радостное выражение лиц — все показывало, что великовозрастным детишкам уж очень понравилась новая игрушка. Впрочем, их можно понять, это нам, избалованным Голливудом и горами научной и не особо научной фантастики, картина расположившегося на краю поляны в тени деревьев дроу и зависшая перед ним двухметровая полупрозрачная голограмма покажутся легкой фантасмагорией (если принимать во внимание находящихся там же красноармейцев в аутентичной форме). А вот для этих солдат, несмотря на то что они уже видели достаточное количество необычностей и странностей, окружающих этого чернокожего, красноглазого и длинноухого индивида, увиденное стало шоком. Наверное, поэтому на продолжение фразы, сказанное чуть тише и задумчивым тоном, обратили внимание только Иванов и находящийся ближе всего к Ссешесу Сергей. — Хотя если добавить энергии…
— Так, поигрались — и хватит. — Голос дроу отрезвляюще подействовал на окружающих, и те нехотя оставили в покое новую игрушку, чем красноглазый и воспользовался. В глубине мерцающего красным куба начали по одной появляться яркие зеленые линии, моментально сложившиеся в трехмерный объект, уже знакомый некоторым присутствующим. Сергеич просто видел, как дроу однажды вечером собирал стрелы, а Иванов лично держал в руках наконечник стрелы очень знакомой формы, именно такой, трехмерная модель которой крутилась сейчас у него перед глазами. Повинуясь легким движениям рук, зависшая в воздухе модель принялась деформироваться, немного меняя свои очертания, после чего Ссешес как-то по-особенному шевельнул пальцами, и объект моментально размножился, от него отделилось несколько копий, разместившихся в горизонтальной плоскости в шахматном порядке. Осмотрев получившуюся картину, дроу удовлетворенно кивнул сам себе и легким движением кисти опустил получившуюся плоскость заготовок в слой свеженасыпанного песка. После чего линии куба, частично погруженного в землю, чуть замерцали и через секунду восстановили свою яркость.
Подняв небрежным движением руки куб на полметра над грунтом, Ссешес принялся аккуратно разгребать заранее приготовленной палочкой слой белого болотного песка. Откопав первый блеснувший острой гранью наконечник, дроу приложил к нему метр и удовлетворенно улыбнулся. Длина наконечника вместе с хвостовиком составила ровно десять сантиметров. После чего раскопки продолжились, и на солнечный свет были извлечены еще двадцать четыре близнеца, сверкавшие острыми как бритва гранями.
— Вот, так гораздо удобнее работать. — Голос Ссешеса буквально лучился от удовольствия. — А теперь попробуем другой вариант.
С этими словами дроу смахнул из куба светящиеся зеленым образы наконечников и принялся рисовать. Рождающийся на глазах новый объект тоже был наконечником, но он разительно отличался от предыдущих. Никаких острых граней, никаких причудливых выступов, из-за которых наконечник смотрелся волшебным невесомым стеклянным кружевом. Только тонкая, заостренная с обоих концов игла длиной все те же десять сантиметров и диаметром в самом толстом месте шесть миллиметров. Размножив новый наконечник уже знакомым окружающим методом, Ссешес разровнял слой песка и опустил в него образы заготовок. В отличие от прошлого процесса, мерцание куба затянулось почти на две минуты, и слой песка, скрывающий будущие навершия стрел, немного шевелился и потрескивал. Подняв куб и смахнув с него образы наконечников, дроу легким движением его уменьшил, оставив висеть на высоте немногим более метра его уже двадцатисантиметровый вариант. Для модели куба уменьшение в размере сказалось более чем положительно, так как составляющие ее нити резко увеличили интенсивность свечения.
— Вот посмотрите, какая у меня прелесть получилась!
Висящая в воздухе стеклянная игла с одним острым и другим более тупым концом влажно блестела в солнечных лучах. Стекло, из которого она была выплавлена, не отличалось особой чистотой, и поэтому наконечник был мутным и содержал несколько темных включений. Но это не мешало ему выглядеть опасным. Он был красив именно особенной опасной красотой, свойственной только оружию. Ведь каким бы уродливым, на взгляд некоторых, назовем их «пацифистами от комля», ни было оружие, в нем всегда есть эта внутренняя красота затаившейся, дремлющей смерти, тихо шепчущей сквозь дымчатое покрывало сна, называемого реальностью: «Ты мой, я приду к тебе…»
Чуть ли не светящийся от удовольствия Ссешес принялся медленно вращать получившийся наконечник в воздухе, показывая его во всей красе.
— Так. Теперь осталась последняя проверка. Вся прелесть этой моей задумки состоит в том, что при попадании в тело или иной объект дискретно неоднородной структуры возникающие в наконечнике динамические нагрузки приведут его к необратимому взрывному разрушению. Примерно вот так… — С этими словами наконечник, зависший в воздухе перед Ссешесом, взорвался… Нет, не с громким взрывом и вспышкой, с которыми обычно взрываются дьявольские изобретения сумрачного человеческого гения, особенно при наличии в них различной взрывчатки. Он взорвался тихо, можно сказать, мелодично — с легким звоном, перешедшим в тихий шелест падающего на песок стеклянного крошева, больше похожего на снег…
Тишина, упавшая на поляну после этого, была прервана голосом Иванова, высказавшего свое отношение к данной демонстрации:
— Мерзость!
Выражение лица дроу стало недовольно-скучающим. При этом взгляд, брошенный на все еще клубящееся облако стеклянной пыли, был наполнен искренней детской грустью. После непродолжительной паузы, во время которой остатки наконечника все же осели на устилающий землю слой песка, Ссешес устремил на Иванова совсем другой взгляд. Если буквально несколько секунд назад на окружающих смотрело существо, в глазах которого плескались озера искренней обиды и огорчения, то теперь в направленных на Иванова зрачках не было ничего — ни малейшего отблеска чувств или эмоций.
— Да?
Властным движением руки Ссешес поднял из песчаного плена оставшиеся наконечники из экспериментальной партии и заставил их легко и непринужденно танцевать в воздухе, кружась и бросая блики на окружающих.
— А по-моему, красиво… Но не будем лезть своим клинком в чужие ножны.
Вслед за легким движением вооруженных когтями пальцев по кружащейся над землей гирлянде пронеслась череда хлопков…
А ведь такая задумка была. Эх! Такая прелесть! Даже целиться точно не надо будет, и при попадании возникает интересная картина. Нет, выжить-то цель выживет. Если попасть в руку там или в ногу, причем подальше от крупных вен и артерий. Только вот потом попавшая в организм мельчайшая стеклянная пыль начнет творить свое «доброе» дело. Разнесясь кровотоком по всему организму, этот волшебный снег вызовет множественные повреждения внутренних органов, причем извлечь инородные частицы при существующем уровне медицины будет невозможно. Поэтому получившийся инвалид, не способный к работе или длительной нагрузке на организм, осядет мертвым грузом на экономике противника. Правда, очень приятные рассуждения, щедрой рукой спрыснутые духом гуманизма? Ничего не напоминает? А ведь я всего лишь немного перефразирую сейчас американское обоснование применения во Вьетнаме противопехотных мин. Ничего личного и никакого особенного зверства — чистая экономика. Как ни странно, убивать врагов невыгодно — намного выгодней их калечить. Во-первых, для эвакуации раненого необходимо как минимум два бойца. Во-вторых, его нужно лечить, и чем сложнее ранение, тем больше ресурсов расходуется на лечение. В-третьих, потерявший работоспособность индивидуум тяжким бременем повиснет на экономике противника. Ну и, наконец, самое вкусное, но не самое явное — пропагандистский эффект просто чудовищен. Дело в том, что так устроен человек — даже смерть его не так страшит, как увечье. И вероятность того, что молодежь валом повалит защищать фатерлянд, имея перед собой живой пример того, к чему это приводит, резко уменьшится. Не думаю, что кому-нибудь в здравом уме захочется превратиться в мочащуюся кровью развалину с внезапно возникающими в случайных местах гематомами, передвигающуюся исключительно шагом, с постоянными остановками для уменьшения нагрузки на иссеченные стеклянным крошевом сердечные клапаны.
