Фаня Шифман - Отцы Ели Кислый Виноград. Третий Лабиринт
Быстро же она забыла своего любимого, из-за которого нашу семью порушила…" – "О чём ты, Рути!" – воскликнула дрожащим голосом старенькая Хана. – "Ну, как же!
Ради него она из дома сбежала, нас знать не захотела… Мотеле так по ней тосковал, может, из-за этого и сердце себе надорвал… А прошло каких-то несколько лет, и всё – уже другому в объятья кидается! Я своего Мотеле, – глаза Рути наполнились слезами, в голосе зазвенели слёзы, – никогда не забуду! И никто мне не нужен! Я могла выйти замуж за этого… хотя бы мальчиков вернуть! – и неожиданно истерически закричала: – Но я – нет!.. Я верна Мотеле! На всю оставшуюся жизнь!.." Цвика, опешив, смотрел на тётушку: "Ну, если для тебя это такая травма… Прости, я честно не знал…" – тихо заговорил парень. – "Во-первых, дочь, успокойся! – неожиданно строго и сухо почти приказала Хана; Рути тут же замолкла и сникла. – Ты никогда не могла выйти замуж "за этого"! Это, кроме всего прочего, было бы преступлением перед памятью Моти – со всех точек зрения. И мальчиков ты бы всё равно не вернула, они давно ушли из семьи, и началось это, когда они посмели избить… Ноама… в первый раз… – почти неслышно прошелестела старушка, и её глаза наполнились слезами. – Мы ничего папе (зихроно ле-враха!) не говорили о том, какими стали твои мальчики. А Ширли – это совсем другое дело! Чего ты хочешь от неё? Мы все её очень полюбили: ласковая, мягкая, воспитанная… Вон, Цвикеле скажет! Твоих мальчиков мне ещё не довелось увидеть… – старушка вздохнула. – Вообще-то ты бы тоже могла попробовать устроить свою жизнь. Твоя верность покойному мужу достойна всяческого уважения… Беседер… Твоё дело! Но требовать того же от молодой девушки, у которой вся жизнь впереди? Ты что, дорогая моя? Ей же тогда 17-и не было!.. Она не может не утешиться со временем, ей нужно идти дальше, устроить жизнь, выйти замуж, родить детей! Как я понимаю, девочка сделала достойный выбор – со всех точек зрения!" – "Ага!.. Если учесть, что их отца… подозревали в причастности к смерти её отца!" – сквозь злые слёзы снова закричала Рути. – "Если уж начистоту, то… Это наши Галь и Гай… подозреваются в причастности к смерти сына Бенци… – заплакала старушка. – И если нашу девочку они принимают, будь счастлива! Вспомни: Нехама была твоей подругой! Она пережила такое страшное несчастье, что никому не дай Б-г! Галь и Гай, ещё, может, даст Б-г, вернутся, а её первенца не вернёшь…" Старушка помолчала, потом заговорила снова: "Мория рассказывала, что Нехама сейчас все силы, всю душу отдаёт внуку, сыну Ренаны. И Бенци тоже…" – "Он работает на фирме Ирми, а ещё у себя в саду возится… – вставил Цвика. – А малыш у Ренаны какой хорошенький! Я видел: волосики кудрявые, светлые, как у отца, а глаза – большие, чёрные – как у Ноама… Лицом на Доронов похож, щёчками!.." – "И назвали, небось, Ноамом?" – осведомилась Рути. – "Не совсем… Элиноам!" – с важным видом откликнулся парень. – "А-а-а! Ну, и слава Б-гу…" Старая Хана пристально посмотрела на угрюмое, сильно расплывшееся и постаревшее лицо дочери в рамке растрёпанных седых волос, к которому она никак не могла привыкнуть – она же помнила её совсем не такой! – и ничего не сказала. "Ладно, Цвикеле, спасибо за радостное сообщение. Держи нас в курсе дела… Я думаю, – деловито заметила Хана, обернувшись к Рути, – нам с тобой надо поехать к Доронам… А то как-то не очень хорошо… Не по-человечески!" – "Ну, подумаем… Они нас не спешат приглашать…" – уклонилась от ответа Рути.
"А ты, внучок, почаще бы заходил! А то мы тут вдвоём скучаем… Хорошо, что Рути начала снова понемногу уроки давать…" – грустно обратилась старушка к внуку. – "Да ты понимаешь, бабуля… Некогда! Последний год в йешиве, надо готовиться к высшей. А ещё сейчас Шмуэль организовывает новый ансамбль. Мы спорим, как назвать. Мы с Нахуми хотим назвать "Типуль Нимрац", а Шмуэль – ни в какую! "Тацлилим" – и всё! Говорит, что надо возрождать память о счастливых днях, а не о тех… когда… – и парень мрачно опустил голову. – Говорит: печаль надо побеждать воспоминанием о радости, а не воспоминанием о печали… В общем, бабуля, Рути, готовьтесь! Я думаю, они вас сами на шабат пригласят…" – "Да мне и одеть-то нечего… С тех пор, как… – у Рути снова покраснели глаза, и сорвался голос, – я себе ничего из одежды не покупаю… Не хочется!.."
***
"Ширли, а ты не хочешь поехать к маме и бабушке и пригласить их?" – как-то вечером Ренана осторожно завела разговор на эту тему с подругой. Она как раз уложила в кроватку Элиноама, нежно поцеловала его и выпрямилась, обернувшись к подруге.
После рождения сына Ренана ещё больше располнела, превратилась в солидную даму и казалась на несколько лет старше худенькой и миниатюрной Ширли. Но сияющая добротой, задорная улыбка и огромные каре-зеленоватые глаза остались такими же, какими их запомнила Ширли с первого дня их знакомства и дружбы. То, что осталось от пышной девичьей косы, обычно прикрывалось красивой шляпкой собственного изготовления, а вечером затейливо повязанным платком, и только неизменно непослушный медно-рыжий локон выбивался над высоким лбом.
Ширли подняла глаза от ноут-бука, в котором она фантазировала на тему очередного мультика из жизни "весёлых облачат". Она задумчиво уставилась на Ренану и пожала плечами: "Ты же знаешь, почему я не захотела больше жить с нею: просто нам стало очень трудно общаться… С тех пор, как… Ты это можешь понять?" – "Нет, не могу! Мы все пережили такое, что не дай Б-г никому пережить – и наша семья, и ваша. И две смерти, одна за другой, в вашей семье, а до того… то, что с Арье случилось… У Амихая свои болезненные проблемы… Думаешь, твоей маме легко?
Она же всю жизнь любила твоего папу, ради него готова была на любые жертвы – и шла на них!.. И вот… да что говорить!.. Ещё и это издевательство, которое вам устроили с его похоронами! Я бы этого Тумбеля своими руками бы!.. – яростно прошептала она, помолчала и, снова склоняясь и разгибаясь над кроваткой, продолжила, строго взглядывая на подругу: – Разве ты не можешь понять, как всё это на неё повлияло?.. И потрясение от участия твоих братьев… – Ренана осеклась и судорожно вздохнула. – Думаешь, она этого не понимает, это её не мучает? Надо уметь прощать своих родных. Вот я всю жизнь… на маму обижалась – из-за ерунды, собственно. А теперь мне её так жалко, она такая больная… Мой Элиноам – её единственная отрада… – и она снова склонилась над кроваткой засыпающего малыша. – Барух сейчас у бабушки Шоши. Она такая слабенькая стала – после всего… Дед Натан с ним занимается, чему-то пытается учить… Шилат – с бабулей Ривкой, они очень привязались друг к другу, и Шилат о ней очень трогательно заботится – ведь и бабуля Ривка стала такая старенькая, и на неё смерть Ноама очень подействовала… – Ренана отвернулась, украдкой утирая слёзы.
