Майкл Роэн - Полуденные врата
И возник новый звук, он нарастал, ширился, превращаясь в стук барабана, под который плясали тени обезьян.
– Да, я наделен властью. И я ею воспользуюсь, ибо ты, Стивен Фишер, достиг цели, ради которой я тебя выискал. Твой ответ – единственно верный! И я своей властью положу конец кровопролитию, излечу раны, заставлю всех слушаться! Но только с твоей помощью, Стивен Фишер, я смогу осуществить всё это. Только в тебе я ещё тот, кто я есть. А теперь выпусти меня на свободу. ОСВОБОДИ МЕНЯ!
Его голос казался таким бесконечно усталым и старым, каким в последние недели выглядел и сам Шимп. И слышалась в этом голосе жажда свободы. Барабан прерывисто стучал, словно больное сердце, словно ум, бьющийся в искалеченном теле; словно бабочка, тщетно пытающаяся вылупиться из куколки, Шимп рвался на свободу. Я сочувствовал ему, но что я мог сделать, что? Как помочь ему, чтобы он мог помочь нам?
Я хотел потереть подбородок, но в ужасе замер, так как у меня под рукой оказалась тяжелая челюсть, заросшая жесткими колючими волосами. А подбородка не было! В этом окружавшем меня темном мире я ощупывал не свое лицо, а лицо Шимпа! И в объявшем меня страхе окончательно потерять свое «я» я дернул эти волосы, вырвал их и развеял по ветру.
Барабанный бой усилился, стал вдвое громче. Темнота наполнилась вдруг гремящими барабанами. Я поднял посох и в красноватом свечении увидел какие-то тени – приземистые, квадратные тени, приплясывающие чуть ли не вприсядку, исполняющие какой-то гротескный танец – танец освобождения. И каждая из этих теней держала в руках посох, и каждая, когда дробь барабана усиливалась, вырывала клок волос и пускала его по ветру. А бой барабанов становился все громче, громче, в конце концов никакой темноты вокруг нас не осталось, все завертелось в лихорадочном, шумном, бесконечном танце. Он захватил и нас с Джеки, и мы пустились в пляс, а перед нашими глазами мелькали какие-то вспышки…
Мелькали фигуры, пляшущие на поле битвы, скачущие среди сражающихся, чудаковато прыгающие среди мечей и разящих штыков…
Фигуры, пляшущие на догорающих кострах, подбрасывающие ногами угли, так что над костром повисла густая туча…
Фигуры, пляшущие на рисовых полях между террористами, ведущими перестрелку с солдатами, эти фигуры ногами вышибали автоматы из рук тех и других, ставили им подножки, втаптывали оружие в землю, чтобы оно там ржавело и рассыпалось на части. Фигуры, пляшущие между мужчиной и женщиной – ведьмой и полузверем, которые рвали и царапали друг друга когтями, их тянули за юбку, дергали за хвост, цепляли за набедренную повязку, таскали за волосы, срывали бусы и подталкивали их владелицу непристойными жестами…
И вдруг нас снова окружила темнота, тишина и пустота. До меня доносилось только прерывистое дыхание Джеки, оно прерывалось от волнения. Она спросила, словно отвечая какому-то далекому голосу, который слышала:
– Значит… значит, теперь все в порядке? Они примут предложение Стива?
– Смотри! — отозвался голос Шимпа. Он был громче, но какой-то размытый, словно несся к нам издалека, сливаясь с эхом от множества других голосов. – Слушай!
Остров окутала темнота. Пронизывающий ветер улегся, вулканы успокоились, их огненные верхушки больше не были видны. Там, где только что шло сражение, где противники топтали тела своих убитых товарищей, наступила тишина. Там, где над мирными рисовыми полями свистели пули и проносились снаряды, сейчас мелькали в воздухе красные точки, но теперь они никого не пугали, они не описывали угрожающих дуг. Сначала мне чудилось, что я все ещё слышу крики, лязг металла и взрывы, но постепенно, словно сфокусировавшись, голоса слились в ритмичном напеве. И грохот битвы сменился ласкающим, мелодичным бренчанием гамелана.
Мы с Джеки стояли обнявшись в тени нависших над нами ветвей. Горячий душный ночной воздух, напоенный густым ароматом тропических цветов, чем-то напоминавшим запах мимозы, обволакивал нас, как влажное шелковое покрывало. В свете фонарей, проникавшем сквозь листву, дрожащие на ветвях капли сверкали, как желтые и красные драгоценные камни. Мы льнули друг к другу, дорожа каждой секундой, и когда нам стало нечем дышать, одновременно подняли глаза к небу – оно было ясное, звездное, и среди крупных тропических звезд ярко сверкал полумесяц. Залитые лунным светом, мы снова начали целоваться. Не знаю, как долго это продолжалось, но потом, держась за руки, мы пошли по узкой дорожке к свету.
Он горел на верхушке старой смоковницы, и по её виду нельзя было предположить, что ещё недавно она вся пылала. И на стенах стоявших вокруг маленьких храмов не было никаких следов недавних боев: их покрывали лишь мхи да пятна – свидетельства вековых жертвоприношений.
– А, вот и вы! – воскликнул Пасарибу. В мягком свете фонаря даже он казался приветливым. – Недурной ливень, правда? В это время года такое редко случается, но мы дождям всегда рады, верно? И он никого не отпугнул. Мы потому и приехали сюда, потому что хотел вас познакомить со всем этим!
Он глядел, и, как мне показалось с удовольствием, на танец, исполняемый двумя танцорами в масках под аккомпанемент гамелана. Танцующая женщина изображала ведьму, она была в белом покрывале с черными и красными полосами, почти невидимыми из-под распущенных светлых волос. Она злобно таращила глаза, изо рта у неё торчали клыки и чуть ли не до пояса свешивался красный язык. С угрожающим видом она играла длинными пальцами с белыми ногтями. Ведьма наводила страх. Её партнером был исполняемый двумя танцорами четвероногий зверь в панцире из золотых пластин, из-под которых торчали рыжие волосы, зверь гибко выступал с достоинством тигра. На голове у него красовалась остроконечная корона, украшенная золотыми цветами. За большими кошачьими ушами вздымался высокий золотистый воротник, изображающий гриву. В оскаленной пасти тоже торчали клыки – их было меньше, чем у Рангды, но сами они были длиннее. Тигр махал золотистым хвостом. Пасарибу начал нудно объяснять, что это – ритуальные фигуры, непременные участники фестивальных танцев, они изображают соперничающие силы, которые покровительствуют деревне. Баронг, как явствовало из объяснений чиновника, более доброжелательная фигура, но и Рангда нужна местному населению.
– Ну что-то вроде Инь и Ян… [180]
Пасарибу умолк. Хоть он и пытался сделать вид, будто хочет познакомить с танцем нас, на деле же он сам не мог от него оторваться, ведь танец воплощал в себе остатки многовековой культуры, которую старались уничтожить чужеземцы и миссионеры, но всё равно она жила и в крови самого Пасарибу, и в крови его предков. Я обнял Джеки, хотя по местным меркам это считалось неприличным, но я был слишком счастлив, чтобы о чем-то беспокоиться.
