Дэвид Геммел - Сердце Ворона
— Если они схватят вас, то получится, что он умер напрасно, — сказал Охотник. — Отпустите его.
Он осторожно разжал ее пальцы, поднял и повел к двери собора.
Перед тем как войти, Mэв оглянулась. Яркие солнечные лучи пробили стелющийся над площадью дым, и казалось, что Жэм Гримо залит золотом.
Потом дверь захлопнулась, свет погас, и мир погрузился в темноту.
Галлиот медленно взошел по ступенькам и опустился на колени рядом с телом Гримо. Положив руку на грудь умершего, он сказал:
— Я знал, что ты придешь.
Капитан повернулся и обвел взглядом толпу. Люди стояли тихо, молча, не шевелясь. Его печаль, как в зеркале, отразилась на каждом лице, но, кроме нее, было и что-то еще.
Собравшиеся на площади стали свидетелями великой трагедии, и она тронула их сердца. Люди не смели даже вздохнуть; чтобы не нарушить величие момента, дать ему впитаться в души. Даже мушкетеры не предприняли ни малейшей попытки арестовать Тайбарда Джакела, и юноша стоял рядом с ними со слезами на глазах.
Поднявшийся по лестнице сержант Паккард остановился, глядя на Гримо. На лбу у сержанта красовалась шишка, из глубокой царапины на щеке сочилась кровь.
— Хотите, чтобы мы отправились за женщиной, сир? — неуверенно спросил он.
— Нет, сержант. Это дело церковное, пусть епископ и занимается. Наша обязанность — поддерживать порядок.
Паккард бросил взгляд на костер:
— Тот рыцарь, Гайан Кай, так и не выбрался. Похоже, поджарился. Туда ему и дорога.
— Я говорил, чтобы он не связывался с Гримо, но некоторые не привыкли слушать.
— Горец чуть не проломил мне череп, но, клянусь небом, я рад, что увидел это, — признался сержант. — Будет о чем рассказать внукам, а?
— Да. — Галлиот устало поднялся.
К ним приблизилась небольшая группа горцев, окруженная десятком солдат.
— Мы можем забрать тело, капитан? — спросил один из них.
— Конечно.
Шестеро мужчин бережно подняли погибшего великана. Один из горцев вынул из ножен меч Гримо и протянул Галлиоту.
Варлиец покачал головой.
— Пусть покоится с ним. — Он положил меч на грудь Жэму.
И снова толпа расступилась перед Гримо. Горцы и варлийцы обнажали головы перед тем, кто погиб на их глазах. Сержант Паккард покачал головой.
— Ну что, капитан, выходит, злодеи сегодня победили? — не скрывая печали, спросил он.
Галлиот посмотрел на подчиненного, никогда не отличавшегося симпатией к горцам.
— Он пришел, чтобы спасти любимую женщину, и сделал это. Он победил, сержант. А мы проиграли. Мы все проиграли.
— Да, и я этому рад, — сказал Паккард. — Вечером подниму кубок в память об этом бродяге и поделаю ему счастливого путешествия.
В шестидесяти милях к югу от Эльдакра, в самой гуще леса Древа Желаний, в тени большого камня, возвышавшегося в центре древнего круга, сидела Ведунья. Она могла бы воспользоваться своей магической силой и увидеть последние мгновения Жэма Гримо, но это испытание было выше ее сил. Ведунья ждала. И ее дух пребывал в гармонии с природой.
Она слышала, как поскрипывает старый дуб, как шуршит трава под ветром, чувствовала силу солнца, ласкающего землю лучами. И под всеми этими проявлениями жизни Ведунья ощущала тихую, слабую пульсацию магии.
Этот лес знавал сидхов, древних богов огня и воды. Когда-то здесь проходила Морригу с вороной по имени Бабдх на плече. В этом лесу обитал Риамфада, выковавший здесь волшебный меч, который носил Коннавар. Меч еще был здесь, ждал оленя.
Он пришел во сне, прошлой ночью, как она и надеялась. Ведунья снова разложила костер в лесу, и вскоре возле огня появился дух.
— Я ждала тебя, Гэз Макон.
— Почему в снах на мне всегда этот плащ? — спросил юноша. — Он же такой старый и весь в заплатах.
— Это плащ Коннавара. Каждая заплата представляет отдельный клан, а зеленые и синие нитки — цвета ригантов. Это плащ единства. Коннавар объединял весь народ и стоял выше клановых распрей.
— Но почему его ношу я?
Ведунья ненадолго задумалась, потом улыбнулась: — Спроси себя вот о чем: удобно ли тебе в нем?
— Да, удобно.
— Вот поэтому ты его и носишь. А теперь скажи, зачем ты пришел ко мне, дитя варлийца?
— Я получил назначение в королевскую конницу и завтра уезжаю в свой полк. Война началась.
— Знаю. Почему ты здесь? Он пожал плечами:
— У меня не выходит из головы наша последняя встреча. Я скучаю по горам. Скучаю по земле. Во сне я брожу по склонам Кэр-Друаха. Меня влечет туда. И все же… Я чувствую, что земля не знает меня, не ощущает моего присутствия, моей любви.
— Она знает тебя, Гэз. Она у тебя в крови.
— Я хочу получить духовное имя.
— Оно у тебя есть и всегда было. Ты — Оседлавший Бурю.
Он вздохнул и улыбнулся:
— Мне нравится. Как будто прохладный ветерок коснулся души.
Их взгляды встретились.
— Мы еще встретимся?
— Да. В радости и горе, ригант.
Ведунья поежилась и посмотрела на небо. Время близилось к полудню, и Жэм Гримо еще был жив.
Печаль коснулась ее души, светлая и бесконечная.
Гримо шел на север и с приближением ночи устроил привал между скал. Дух ведуньи отыскал его там. Горец уютно расположился на траве, мурлыча под нос сочиненную здесь же песенку и потягивая из фляжки уисгли, когда она возникла у костра. Жэм посмотрел на видение мутным взглядом, потом потер глаза.
— Крепкая водичка, — пробормотал он, обнюхивая горлышко фляжки.
— Уисгли здесь ни при чем, — сказала Ведунья. — Я искала тебя.
— И нашла. Как насчет пары капель живительной влаги?
— Духи не пьют, Жэм Гринмо.
— Да, похоже, ты и впрямь немного ненастоящая. Хочешь околдовать меня, а? Она улыбнулась:
— Магия почти ушла с этой земли, и я редко трачу ее на колдовство.
— Тогда чему обязан таким приятным визитом?
— Женщина, которую ты любишь, в опасности, Жэм. — Горец вскочил. — Нет-нет, опасность еще далека. Сядь и выслушай меня внимательно.
Он опустился на землю, забыв об упавшей фляжке. Ведунья рассказала ему об аресте Мэв. Гримо ни разу не перебил ее, а когда она закончила, отошел к ручью, выпил воды и умыл лицо. Взгляд его снова стал ясным и острым.
— Я пойду туда и заберу ее из собора. Никакая стража меня не остановит.
— Да, это ты сможешь.
— Мне слышится сомнение в твоем голосе. Поверь, Ведунья, я сделаю это.
— Знаю. Но, понимаешь ли, Жэм, важно, чтобы суд дошел до конца, чтобы ей вынесли приговор.
— Они же сожгут ее.
— Да, ее приговорят к сожжению на костре. Несправедливость приговора ужаснет людей, как варлийцев, так и горцев. Их чувства и мысли, души и умы переменятся. И это послужит лучшему взаимопониманию между народами.
