Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – оверлорд
– Не пищи, – сказал я в ухо. – Ты храбрая, отважная и самая красивая птичка на свете. Быстрее приходи в себя, потому что дальше все хорошо. То, что случилось, не повторится. А с утехами потерпи.
Она замерла и страшилась шевельнуться, я сам лег поудобнее, обнял ее рукой себя за шею, положил ее голову на плечо, а ее тонкую заднюю лапку закинул себе на живот. Так лежали некоторое время, я чувствовал, как она медленно и осторожно, каждое мгновение готовая снова юркнуть в свою норку, расслабляется, дышит не так скованно, тело теряет жесткость, и, наконец, дыхание стало совсем глубоким и ровным.
Я чувствовал, что начинаю засыпать, в это время в коридоре послышались тяжелые шаги. Я почему-то подумал, что идет статуя командора, но Фрида вроде бы не Анна, а я не тяну на Дон-Жуана.
Из-за двери донесся крик:
– Ваша светлость!.. Ваша светлость!..
Удары железа по железу ни с чем не спутаешь, я торопливо высвободился из рук спящей Фриды, спрыгнул на пол и ухватил меч. Тот, что взял из рук железной девы…
Дверь с грохотом распахнулась, едва не слетев с петель. Через порог шагнула она, блестящая темной медью в свете факелов, с темным лицом. Двое стражников со всей дури отважно рубили в спину мечами, на что меднолицая не обращала внимания, а шла прямо на меня.
Я вскрикнул:
– Да ты что? Я же сюзерен!
Она продолжала надвигаться, лицо неподвижное, я отпрыгнул, сказал гневно:
– Ты не поняла? Я – сюзерен! На колени!
На миг мне почудилось, что она поняла и вот-вот в самом деле преклонит колени, однако ноги ее несут дальше, рука поднялась, готовая ухватить за мое горло.
Я сказал с достоинством:
– Ах, меч? Ну так бы и сказала! Я же взял не насовсем, только посмотреть! Утром оы принес обратно.
Она пересекла комнату, я перехватил меч за прозрачный конец, сердце екнуло, почудилось, что вот-вот кончик отломится, и протянул рукоятью вперед. Дыхание замерло в груди, металлическая дева надвинулась, незрячие глаза глянули на меня в упор, а темные пальцы с железным щелчком сомкнулись на рукояти меча.
Долгие мгновения я стоял как замороженный, страшась, что разрубит меня пополам. Дева повернулась и пошла с мечом в руке к выходу. Пол подрагивал от ее шагов, я невольно подумал, что эта девочка весит несколько тонн. Переведя дыхание, я сказал с натужной бодростью:
– Благодарю за службу, ребята!.. Вы действовали отважно.
Стражи вытянулись, в глазах страх уступает ликованию, все обошлось хорошо, они почти герои, есть, что рассказать утром. А зимой этого приключения хватит на пару недель.
Ладно, мелькнула мысль. В этот раз не удалось, получится в следующий. Тут же вспомнил, что следующего раза не будет, всего три дня выторговал у Сатаны.
Фрида пробормотала сонно:
– Мама… а как они летают?..
Я лег рядом, обнял бережно и прошептал в розовое ушко:
– Ты тоже будешь летать. Спи.
Заснул под утро, а когда вынырнул из темного и непрочного, как ткань прогнившего мешка, сна, Фрида сидит на краешке постели, ужасающе худая, но уже посвежевшая, в руках жареная гусиная лапа.
– Ох, ваша милость, – проговорила она с набитым ртом, – простите, но не смогла утерпеть.
– Для тебя и поставлено, – сказал я. – Лопай, не стесняйся. Набирайся сил.
– Все равно стыдно, – прошептала она.
Ее глаза были умоляющими, но пальцы отрывали кусочки нежного мяса и отправляли в быстро жующий рот. Я погладил ее по голове, пышные волосы пружинят под пальцами, быстро оделся и вышел.
На лестнице перехватил Гунтер, рыцари спрашивают насчет указаний, я отмахнулся:
– Сам указывай. Отец Ульфилла сейчас где?
– Если не в карьере, то в церкви. Он весьма ревностен…
– Знаю, – ответил я с тоской. – Ладно, сейчас он явно советуется по одному важному вопросу.
Гунтер спросил настороженно:
– С кем?
– Ас кем еще стоит советоваться, – ответил я, – если дело важное? С Богом, конечно.
Снег смачно хрустел под сапогами, словно зайцы жуют свежую капусту. Мой арбогаст выметнулся веселый, с горящими глазами, однако настроение мое оставалось ниже плинтуса.
Отец Ульфилла, как я и предположил, находился в церкви. Он обернулся и пошел навстречу, едва я переступил порог. Бледный и осунувшийся, с покрасневшими от ночных бдений и молений глазами, взглянул на меня исподлобья, я открыл было рот для вопроса, тут же услышал резкое:
– Нет!
– Что «нет»? – переспросил я, но сердце болезненно сжалось, поняло раньше меня, дурака.
– Я говорил всю ночь с Господом, – проговорил Ульфилла.
– Он не мог такое посоветовать, – запротестовал я.
– Он сказал «нет», – ответил Ульфилла резко. – Церкви не нужно проклятое золото из ада!
Я прошел мимо него, так что Ульфилла невольно последовал за мной, положил на стол свернутый в трубочку рулон пергамента. Отец Ульфилла бросил на него короткий взгляд. Я развернул, прижал углы золотыми монетами.
– Отец Ульфилла, – сказал я, – разве не я посоветовал поставить церкви во владениях Одноглазого, как только стали моими?.. Разве не я выделил денег на строительство часовен и даже церквей?.. Вы ведь все это сделали?
Он кивнул:
– Да.
– Думаю, за два года вы преуспели во многом, – сказал я.
– Преуспел, – согласился он. – Слово Господа снова стало звучать всюду.
– Значит, – сказал я с нажимом, – в тот раз вы извлекли пользу из сотрудничества со мной. А сейчас что-то вам мешает… Не гордыня ли?.. Подумайте на досуге. Смотрите сюда. Это план монастыря. Он втрое больше того, что вы задумали при всем своем энтузиазме. Вот здесь главный зал для общих молений, вот здесь келья, а это библиотека…
Голос дрожал, я сам чувствовал, что всегдашняя уверенность разбивается, как морская волна о подлинную твердь, которую мне никогда не заиметь. Отец Ульфилла следил за моей рукой настороженно и недоверчиво.
Когда я обрисовал все-все, закончив расположением кухни, он фыркнул:
– На постройку такого монастыря потребуется слишком много денег.
– Сколько?
– Даже в аду не наберется столько.
– А если пустить на благое дело сокровища Ганслеггера? Он покачал головой:
– Да и потом понадобилось бы слишком много, чтобы поддерживать монастырскую жизнь.
– Можно перевести на самообеспечение, – сказал я быстро. – Здесь цветущие сады и луга, а это мед и воск! Монахи смогут заниматься подсобным хозяйством и перестанут зависеть от прихоти местных лордов. Он снова покачал головой:
