Ольга Денисова - Учитель
Боярин подъехал к Нечаю и, нагнувшись, приподнял его подбородок рукояткой плети. Нечай сглотнул вязкую, соленую слюну – его тошнило, а от движения глазами голова побежала кругом еще быстрей, спазмом сжимая желудок.
– Ну что? Добился, чего хотел? А? Добился?
Нечай ничего не сказал, голова качнулась, подбородок соскользнул с рукоятки и упал на грудь.
– Идола – в яму вместе с ним, – коротко велел Туча Ярославич, – завтра при стрельцах сожжем, заодно и доказательство им предъявим.
День последний
В яме пахнет землей и зверем. Нечай скукожился на деревянных ногах сброшенного вниз идола – боль грызет спину, словно между лопаток сидит крыса и рвет ее мелкими коготками, и кусает острыми, выгнутыми вперед зубами. Руками, стянутыми за спиной, он шевельнуть не может: если бы лечь по-другому, боль бы перестала так его изматывать.
Холод. В яме не такой мороз, как в лесу, и в дальнем ее углу стоит незамерзшая лужица воды, но пар идет изо рта, и сырость пропитывает тело насквозь. От холода и неподвижности ломит суставы, но дрожь уже прошла – Нечаю кажется, что и дыхание его постепенно остывает.
Правую лодыжку сжимает тяжелая, кривая колодка – не умеют дворовые Тучи Ярославича сделать ее как надо. Наверное, в первый раз…
День кончился – сквозь дверцу в потолке из бревен уже не пробивается свет. Но все так же подвывает метель, и доносятся еле слышное потрескивание огня – где-то недалеко горит костер.
Уснуть здесь, чтоб завтрашний день никогда не наступил. Уснуть и больше никогда не просыпаться, и вечно видеть сон о том июльском дне, когда он дошел до дома. А потом превратится в домового и вернуться к маме опять.
Мама, мамочка! Как же хочется домой!
Ветер плачет… Тонко, жалобно… Может, чей-то бесплотный дух ищет свой дом и не находит? Тычется в чужие окна, стучит в двери, надеется… А на дворе – ночь, и никто не впустит его погреться. А он бы свернулся калачиком вокруг теплой печки, переночевал, а утром, успокоенный, упорхнул незаметно в приоткрывшуюся дверь – лететь дальше, искать свой дом.
– Что ты лежишь? – стучит в голову чужой голос, – что ты ноешь и пускаешь сопли?
– Мне холодно, мне больно, я устал… – Нечай сопит и тихо всхлипывает.
– Устал валяться? Вставай! Ты сдохнешь в этой яме, даже если не уснешь! Вставай! Шевелись!
– Я не хочу… – Нечай глотает слюну.
– Вставай! Сейчас сюда явится расстрига и зарежет тебя, как бычка – во славу своего падшего ангела. Ты этого хочешь?
– У меня руки связаны…
– Вставай! Развязывай руки!
– Пусть лучше он меня зарежет! – Нечай чувствует злость на назойливый голос в голове.
– Поднимайся! Никто не знает, что будет завтра!
– Что ты хочешь? Чего тебе от меня надо! Кто ты такой, чтоб так со мной говорить? – Нечай едва не кричит от отчаянья, но вдруг понимает, что говорит с ним лежащий на земле идол, – вот уж никогда не думал, что буду сидеть в яме вместе с богом…
– Давай, – говорит голос снисходительно, будто усмехаясь в усы, – просыпайся. Хватит.
Нечай распахнул глаза – он на самом деле задремал. Темнота вовсе не казалась кромешной – над ним нависали земляные, полосатые стены: слой темной, испещренной корешками трав земли, ниже – светлый песок, а под ним – красная мокрая глина. Большая яма – чтоб зверю в ней было просторно. И потолок далеко, рукой не достать.
Весь день Нечай не мог толком прийти в себя – в голове мутилось. Вообще-то, батоги по голове бьют не слабей, чем по спине, только это не сразу замечаешь. Крови много вытекло, да и простыл он наверняка. Но дома, лежа в тепле, он этого не чувствовал.
Теперь голова немного прояснилась, но боль нисколько не утихла. Сильно хотелось пить – последний раз он пил прошлой ночью, когда мама вставала и приносила ему кружку с теплым, сладким отваром.
Воспоминание о маме толкнуло в грудь – умереть, конечно, проще всего. Нечай попробовал шевельнуться – затекшее, закоченевшее тело послушалось его с трудом, и крыса, притаившаяся на спине, с новой силой впилась в плоть зубами и когтями. Кисти рук распухли так, что на них едва не лопалась кожа. Он сел и повел плечами – заскорузлые полотенца присохли к ранам и теперь мешали двигаться.
– Ну что, древний бог? – хрипло спросил Нечай, – все еще не сокрушили… А из ямы мы как-нибудь выберемся… Вот только согреюсь немного.
Он поднялся на ноги – тяжелая колодка привычно стукнула по другой ноге. Ничего… Он сбежал из монастыря, сбежит и отсюда. И колодка ему не помешает. Руки бы освободить…
Нечай дернул руками в стороны – связали их туго, но нет таких ремней, которые нельзя растянуть. Тем более, в яме сыро.
С полчаса он ходил по яме из угла в угол, припадая на правую ногу, надеясь согреться и вытянуть ремни, связывающие запястья, но вместо тепла пришел озноб – зуб на зуб не попадал. Руки затекли еще сильней, и кое-где открылись раны – Нечай чувствовал мокрые, теплые пятна крови на засохших полотенцах. Намочить бы ремни! Сырая кожа тянется легче.
Лужица в углу, которую он приметил еще днем, пугала и отталкивала – холодно. Чтоб опустить туда руки, надо лечь на землю. Не только ремни – полушубок промокнет насквозь. Но через четверть часа бесплодных попыток освободиться, Нечай решился – руки устали. Еще немного, и ему просто не хватит сил тянуть ремни в стороны.
Он попытался опустить руки в воду, сползая по стене и опираясь на нее спиной – больно было ужасно, но лужица неожиданно оказалась намного глубже, чем он ожидал. Наверное, эту ямку вырыли нарочно, чтоб медведь мог оттуда пить. Полы полушубка все равно промокли, в воде плавали крупинки льда, но руки холода не чувствовали. Нечай выждал пару минут, давая ремням намокнуть как следует, и едва не упал в лужу, когда старался подняться. От напряжения снова начала кружиться голова, и пришлось некоторое время сидеть на ногах идола, чтоб прийти в себя.
Дыхание – хриплое и посвистывающее – успокоилось не сразу, и в наступившей тишине Нечай отчетливо расслышал потрескивание костра неподалеку и тихие голоса: его охраняли. Интересно, сколько их? А впрочем, даже если их всего двое, они успеют поднять шум, если попытаться выломать дверцу в потолке. Днем Нечай не обратил внимания, закрыли его на замок или на засов. Если на засов, то не все потеряно, главное – освободить руки.
Промозглый холод быстро полез под полушубок, стоило несколько минут посидеть неподвижно, и Нечай начал потихоньку тянуть руки в стороны, до дрожи напрягая локти и плечи. Мокрая кожа, наконец, подалась – он почувствовал, как закололо затекшие пальцы, когда ремни немного ослабли. Он дергал их в стороны с удвоенной силой, стирая запястья в кровь; к рукам постепенно возвращалась чувствительность – они заныли от холода, но и пальцы теперь могли шевелиться.
