Р. Бэккер - Воин кровавых времен
— Смотри-ка! Он открыл глаза!
— Да… Время от времени он это делает. Но ему нужно восстановить силы, прежде чем мы сможем взяться за дело.
Когда Эсменет увидела, как они идут через поле, она заплакала. Келлхус и Серве, измученные после долгого пути, шли к ней по кочковатому лугу, ведя коней на поводу. Потом она сорвалась с места и помчалась, спотыкаясь о кочки, падая и вновь поднимаясь на ноги. Эсменет бежала к ним. Нет, не к ним — к нему.
Она подбежала к Келлхусу и ухватилась за него с такой силой, какую и не подозревала в себе. От него пахло пылью и ароматическими маслами. Его борода и волосы целовали ее голые руки мягкими завитками. Эсменет чувствовала, как ее слезы стекают ему на шею.
— Келлхус, — всхлипывала она. — О Келлхус… Я думала, что схожу с ума!
— Нет, Эсми… Это просто горе.
Он казался столпом утешения. Эсменет прижалась к его широкой груди. Его длинные руки оберегающим жестом легли ей на спину и узкую талию.
Потом Келлхус отстранил ее, и она повернулась к Серве, которая тоже плакала. Они обнялись, а потом вместе зашагали к одинокой палатке на склоне. Келлхус вел лошадей.
— Мы соскучились по тебе, Эсми, — сказала Серве, странно взволнованная.
Эсменет взглянула на девушку с жалостью; под левым глазом Серве красовался синяк, а под линию волос уходил воспаленный порез. Даже если бы у Эсменет хватало духу — а его таки не хватало, — она бы все равно предпочла подождать, пока Серве сама объяснит, что случилось, нежели расспрашивать ее. При таких отметинах вопросы влекут за собой ложь, а молчание может позволить себе правду. Такое случается со многими женщинами — особенно с распутницами…
Не считая лица, девушка выглядела здоровой и прямо-таки сияла. Под хасой угадывался раздавшийся живот. У Эсменет в голове тут же закружились десятки вопросов. Как ее спина? Часто ли она мочится? Не было ли кровотечений? Эсменет вдруг осознала, насколько девушке должно быть страшно — даже рядом с Келлхусом. Эсменет помнила собственный радостный ужас. Но тогда она была одна. Совершенно одна.
— Вы, должно быть, умираете от голода! — воскликнула она. Серве покачала головой, но получилось у нее неубедительно, и Эсменет с Келлхусом рассмеялись. Серве всегда была голодна — что неудивительно для беременной женщины.
На мгновение Эсменет ощутила, как в глазах заплясали прежние искорки.
— Как приятно снова увидеть вас, — сказала она, — Я печалилась без вас больше, чем из-за утраты Ахкеймиона.
Смеркалось, поэтому Эсменет пришлось носить дрова — в основном это был белесый плавник, который она собирала на берегу реки, — и подбрасывать в огонь. Келлхус сидел, скрестив ноги, у гаснущего костра. Серве положила голову ему на плечо; волосы ее были выбелены солнцем, а нос обгорел и шелушился.
— Это тот же самый костер, — сказал Келлхус. — Тот самый, который мы развели, когда только-только пришли в Шайгек.
Эсменет застыла с охапкой дров.
— Да! — воскликнула Серве.
Она оглядела пустые склоны и повернулась к змеящейся неподалеку темной ленте реки.
— Но все исчезло… Все шатры. Все люди…
Эсменет скармливала огню одно с трудом добытое полено за другим. В последнее время она просто тряслась над костром. Ведь ей было не за кем больше ухаживать.
Она чувствовала на себе мягкий испытующий взгляд Келлхуса.
— Есть очаги, которые не зажжешь заново, — сказал он.
— Он достаточно хорошо горит, — пробормотала Эсменет. Она сморгнула слезы, шмыгнула носом и вытерла его.
— Но что делает очаг очагом, Эсми? Огонь — или семья, которая поддерживает его?
— Семья, — после продолжительного молчания отозвалась Эсменет. Странная пустота овладела ею.
— Семья — это мы… Ты же это знаешь.
Келлхус склонил голову набок, чтобы заглянуть в ее опущенное лицо.
— И Ахкеймион тоже это знает.
Ноги вдруг перестали слушаться Эсменет; она споткнулась и упала. И снова расплакалась.
— Н-но я д-должна о-остаться… Я д-должна ж-ждать его… п-пока он в-вернется домой.
Келлхус опустился на колени рядом с ней, приподнял ее подбородок. Эсменет заметила на его левой щеке блестящую дорожку, оставленную скатившейся слезой.
— Мы и есть дом, — сказал он и каким-то образом положил конец ее терзаниям.
За ужином Келлхус рассказал, что произошло за последнюю неделю. Он изумительно рассказывал — он всегда был потрясающим рассказчиком, — и на некоторое время Эсменет позабыла обо всем, кроме битвы при Анвурате. У нее сердце готово было выскочить из груди, когда Келлхус описывал поджог лагеря и налет кхиргви, и она хлопала в ладоши и хохотала не меньше Серве, когда он повествовал о защите Знамени-Свазонда, которая, по его словам, была не более чем рядом несусветных оплошностей. И Эсменет снова удивлялась тому, что такой потрясающий человек — пророк! кем еще он мог быть? — заботится о ней, женщине из низкой касты, шлюхе из трущоб Сумны.
— Ах, Эсми, — сказал он, — мне становится легче на сердце, когда я вижу, как ты улыбаешься.
Эсменет прикусила губу и засмеялась сквозь слезы. Келлхус продолжил рассказ, уже более серьезно; он описал события, последовавшие за битвой. Как преследовали язычников в пустыне. Как Готиан принес голову Скаура к праздничным кострам. Как Священное воинство до сих пор охраняет южный берег. От дельты и до самой пустыни горят дома…
Эсменет видела этот дым.
Некоторое время они сидели молча, слушая, как огонь пожирает дрова. Как всегда, на небе не было ни облачка, и звездный купол казался бесконечным. Воды вечного Семписа серебрились в лунном свете.
Сколько ночей она размышляла над этим? Небо и окружающий простор. Они заставляли Эсменет чувствовать себя крохотной и беззащитной, подавляли своим чудовищным равнодушием, напоминали ей, что сердца — не более чем трепещущие лоскуты. Слишком сильный ветер — и их срывает и уносит в беспредельную черноту. Слишком слабый — и они обвисают.
Есть ли на что надеяться Акке?
— Я получил известия от Ксинема, — в конце концов сказал Келлхус. — Он все еще продолжает поиски…
— Так, значит, надежда еще есть?
— Надежда всегда есть, — произнес он тоном, который одновременно и подбодрил Эсменет, и притупил ее чувства. — Нам остается лишь ждать, что выяснит Ксинем.
Не в силах произнести хоть слово, Эсменет взглянула на Серве, но та отвела взгляд.
«Они думают, что он мертв».
Она слишком хорошо знала — надеяться не на что. Таков мир. Но все же мысль о том, что он мертв, казалась ей невозможной. Как можно думать о конце всего?
«Акка обязательно…»
