Мария Теплинская - Короткая ночь
— Так вот вы какие, мои обереги! — прошептала восхищенная девушка.
Она быстро выглянула на улицу — не идет ли кто? — затем поспешно сбросила паневу, стянула через голову будничную рубаху и облачилась в эту, жертвенно-белую, пахнущую можжевельником, в котором хранилась на дне сундука. Шелковистая льняная ткань мягко и приятно скользнула вдоль тела, слегка захолодив кожу. Леся перехватила ее на талии узорной дзягой, затем распустила волосы, принялась их чесать густым гребнем, пока они не распушились еще больше и не начали потрескивать, дыбясь вокруг тела. Затем порылась в своей шкатулке с лентами и бусами и извлекла с самого дна две узенькие пестрые ляски, которые выплела в далеком детстве на пальцах, когда еще не научилась ткать как положено, на кроснах. На эти ляски она навесила горящие жаром колты (на ощупь они оказались холодными, вовсе даже не обжигали) и пристроила их к своему налобному венчику, чтобы они, подобно диковинным цветам, закачались у висков.
Так, о чем она забыла? Ах да, зеленый венок из руты. Но это уже после, на пути в лес.
На Длымь уже спускались сумерки, и она стояла пустая, словно вымершая. Все ушли на берег — любоваться огненным колесом. Это и к лучшему: никто ее не увидит. Она хорошо помнила второе обережное заклятье древнего идола: никто не должен видеть ее на пути к нему, и ни с кем нельзя разговаривать.
Проходя мимо Горюнцовой хаты, она заметила, как в темных окнах мелькнул и задрожал беспокойный огонек, вот-вот готовый погаснуть.
«Хлопцы горицвет запалили, — подумалось ей. — Не рано ли?»
Лес уже встречал ее впереди — темно-синий на фоне сумеречного неба, подернутый голубым туманом. Она остановилась на опушке, чтобы наломать зеленой руты для венка. Издали до нее доносились возбужденные крики, но ее они словно бы не касались. Как далека она была теперь от своих односельчан! Завтра она вновь будет прежней Лесей, нынче же она принадлежит колдовским чащобам и древнему идолу.
Вдруг крики послышались совсем недалеко. Девушка обернулась и увидела бегущих через поляну Михала и Хведьку.
«Вот напасть! — подумала она, прячась за ближайший ствол. — Только этих мне тут и недоставало!»
— Вон там, за вязом, белое мелькнуло! — расслышала она голос Михала. — Это, верно, Агатка!
— Нет, Леська!
— Куда там Леське! Никак, сама Доминика!
Издали было видно, что оба они уже изрядно накачались брагой, а то и чем покрепче.
— Эй, Доминика, выходи, мы тебя нашли! — крикнул Хведька нетрезво-разудалым голосом.
Она не тронулась с места.
— Все равно ведь поймаем, хуже будет! — вновь донесся до нее голос Михала.
Она вспомнила еще об одном обычае купальской ночи. В эту ночь девушки прячутся — не так уж, впрочем, далеко, а хлопцы ищут и ловят их по лесу. Кого поймают… Нет, ничего страшного, как правило, не случается, кроме разве что нескольких поцелуев. А вот в давно минувшие времена, до того, как в эти земли пришел Христос, все молодые и впрямь были в эту ночь женихи и невесты друг другу.
А впрочем, кто их знает… Оба они зуб на нее держат, обоих она отвергла, а в их глазах она и без того уже девка порченая, так что какая разница…
Хлопцы меж тем приближались. Леся знала, что бежать ни в коем случае нельзя: ее белая сорочка слишком заметна меж темных деревьев. За толстым стволом могучего вяза ее, по крайней мере, не видно.
«Я вяз, я вяз», — твердила она шепотом, все плотнее вжимаясь в бугристую и шершавую кору дерева, чувствуя, как ее собственное тело словно покрывается такой же толстой, как у дерева, корой, а волосы обращаются в густую листву.
— Ну, и где? — услышала она совсем рядом голос Михала.
— Нет никого… — рассеянно промямлил Хведька. — Никак, помажилось…
— Дурень ты, дурень! — обругал его Михал. — поглядел бы сперва, после бы людей полошил!
Хлопцы вернулись на поляну; вдали медленно затихали их голоса. Леся отступила от дерева, обращаясь в прежнюю девушку в белой сорочке. Только теперь она поняла, как действует в сказках волшебная шапка-невидимка, или как мудрые девицы обращаются в серых уточек, сбивая с толку погоню.
Однако же, надо было идти. Бросив последний взгляд в сторону деревни, она развернулась к дому спиной и направила стопы в лесную глубь. Здесь начиналась ее заповедная дорога.
Глава двадцать вторая
Над лесом воцарилась ночь. Она стелилась понизу, таилась в густом черном ольшанике, мерцала редкими звездами в синеющем небе. Порой резкий крик ночной птицы взрывал тишину и вновь стихал, подхваченный слабым эхом. Порой ночную тишину тревожил шорох крыльев или треск сучьев, и Леся каждый раз настороженно замирала: за каждым шорохом ей чудились лесные хищники.
Она шла оленьей тропой, время от времени отмечая то знакомый пенек, то причудливой формы куст, то раскидистую калину, всю увешанную гроздьями незрелых плодов, ту самую, что «отродясь не ломана». Все это говорило ей о том, что она на верном пути.
Леся знала, что очень скоро ее ждет глубокий овраг с острыми камнями на дне и толстой веревкой, привязанной к суку растущего подле дерева. Эти веревки с детских лет наводили на нее ужас, и она никогда не могла понять мальчишек, летавших на них с такой бесстрашной легкостью, да еще испускавших при этом восторженные крики. Она помнила, чего ей стоило пролететь на такой веревке один-единственный раз, над тем самым пресловутым оврагом. Но тогда был солнечный день, а на той стороне ее ждал, раскинув руки, Ясь, готовый подхватить, поддержать, не дать упасть. Никогда не ей забыть, как летели навстречу синие его очи под черными бровями…
В груде валежника она отыскала на ощупь хорошую, крепкую палку; взвесила ее на руке, ударила о колено — не ломается! Прикинула, достанет ли ее длины зацепить петлю.
Оленья тропа лежала прямо перед ней — четкая, почти не заросшая, и даже густой кустарник, набегавший на нее с обеих сторон, не скрывал дороги.
Странно, но никто не пугал ее в эту колдовскую ночь, не пытался сбить с пути, заставить вернуться назад. Ни разу не вспыхнул жуткими глазами-гнилушками трухлявый пень, не протянул к ней корявые пальцы лешук, не захихикали в ветвях лесные русалки, не щекотали, не хватали за длинные волосы. А может быть, просто ночь не вошла еще в полную силу, время для нежити еще не приспело…
Но вот наконец деревья впереди расступились, открывая широкую прогалину. Леся издали разглядела высокий слоистый отвес и нависшую над ним крону старого дерева.
«Вот оно! — подумала девушка. — И никуда ведь не деться!»
В синей ночной мгле она разглядела толстую веревку со множеством узлов и большую петлю внизу, что мерно покачивалась под ночным ветерком. Она зацепила петлю палкой, вспомнив, как это делал Ясь. Затем поставила на нее ногу. Крепко зажмурилась, и… вновь открыла глаза. Нет, страшно! И ловить ее теперь некому. Добро бы только лететь, а то ведь потом еще и прыгать надо!
