Далия Трускиновская - Домовые
— Значит, надо начинать с ответа…
— А какой тебе нужен ответ? Ты его сам для себя определи! Не на уровне формулы, а вообще!
Оказалось, что вообще — невозможно. Воплотись, родная речь? Так вон она — уже воплотилась, ходит в мундирах и при оружии. Куда уж дальше-то?
Так мы додумались, что каждую конкретную — тьфу! — пропажу нужно воплощать поодиночке. Тут уж можно было сочинить сколько хочешь наводящих вопросов! Авось так вдохновился, что даже вздумал идти на гору.
Гора — действительно сильное место. До такой степени насыщенное магией, что блины с хренами только вокруг караулами бродят, а наверх не лезут. Но караулов — три линии. И они совсем недавно ловили странную персону, которая сошла с горы и исчезла на городской окраине. То есть, они бдительны. И океи у них — на взводе.
— Ну, хоть на крышу! — взмолился Авось.
Мне тоже кажется, что для таких дел нужно забираться куда повыше. В пользу Авосевой мольбы был и еще один аргумент. Иногда заговоры осуществляются буквально. Поэтому лучше экспериментировать там, где нас никто не увидит и не услышит. А то еще явятся тридевять плешей и чья-то одна — впереди! В квартире я с ними сдохну, это однозначно! А с крыши их и скинуть можно. Если запастись лопатой…
Мы стали выбирать, кого воплощать первым. И оказалось, что к Ивану, родства не помнящему, очень трудно подобрать вопросы. С Богданом и Селифаном тоже возникли проблемы. Отрицательная частица нас чуть с ума не свела. Мы уж до того договорились, что ни в море, ни в океане, ни на Луне, ни в стратосфере Богдана с Селифаном нет — но как это увязать с их отсутствием в городе и селе, а потом с присутствием на крыше, не знали.
Только один вариант пришел в наши головы — не самый лучший, но единственный.
Что же касается возвышенного места — был недалеко от окраины один деревянный домик, где я провела как-то несколько месяцев жизни. Потом весь тот квартал собрались сносить, жильцов переселили, снос начали, да прервали. И несколько строений так и остались торчать, давая приют бомжам и примкнувшим к ним лицам. Если там среди ночи начнутся какие-то шумные безобразия — любой блин сразу поймет, что это у бомжей разборка, и вмешиваться не станет.
Не откладывая дела в долгий ящик, мы вышли из дома. Живу я не в центре, ношу кроссовки, так что добежать пешком до любой точки в северной части города могу без проблем. А Авось — он вообще весь какой-то легкий. Главное было — не напороться на блинные и хреновые караулы и дозоры. Осторожность настолько обострила нам слух, что тяжелые шаги мерещились за каждым углом, и мы, петляя, уходили все дальше и дальше от нужного места.
— Ну, как нарочно! — возмутился Авось, поняв, что мы сами себе заморочили головы.
— Не пришлось бы идти на гору, — проворчала я.
— Если не получится тут — пойдем на гору.
Но судьба сжалилась над нами — мы в конце концов прибыли куда хотели.
У меня был с собой фонарик, мы посветили в окно первого этажа нужного домишки и увидели три продолговатые кучи разнообразного тряпья. Будить бомжей мы не стали, а полезли на второй этаж по довольно крутой лестнице. С площадки наверх вела еще одна лесенка, упиравшаяся в люк. Общими усилиями мы его подняли и выбрались на чердак, а оттуда через окошко на крышу.
Хоть тут условия были для нас удобны — не так уж далеко стоял уличный фонарь, и его света хватало, чтобы мы, не зажигая своего фонарика, могли свободно перемещаться по скату, не рискуя грохнуться вниз.
— Тебе это место подходит?
— А тебе?
Вопросы были нелепые — выбирать-то не приходилось…
Мы сосредоточились и приступили.
— Встану я благословясь, пойду помолясь, — негромко, осторожно вводя себя в легкий транс, заговорила я. — Выйду я в чистое поле, увижу я в чистом поле тридевять блинов, тридевять хренов! Какие в чистом поле блины?..
— Треклятые, — торопливо ответил Авось, чуть не сбив меня с настроя.
— Какие в чистом поле хрены?
— Треклятые!
— Тридевять блинов! Тридевять хренов! — провозгласила я достаточно громко. — Откуда они на нашу голову свалились?!
— Принесла их нелегкая! — грянул в ответ Авось.
И мы замерли, ожидая хоть какого-то звука, хоть свиста, хоть шороха.
— Чертовы блины! Чертовы хрены! — начала я лепить слова наугад, не веря, что мы с Авосем ошиблись в выборе средства. — Жили — не тужили, откуда же вся эта сволочь взялась?..
— Во, блин! — раздалось-таки снизу и из темноты. — Это кто там развыступался?
И в пятно фонарного света вышел блинный патруль.
Глава седьмая Искал обороны петух у вороны
— Ща! — рявкнул командир, крепкий боевой блиняра. И так махнул рукой, что стало ясно — сейчас дом будет окружен, крыша взята штурмом, а мы — повязаны и доставлены в блиновку.
— Авось, лезь на чердак, прячься… — прошептала я. — Мне-то они ничего не сделают, я их — синонимом…
— Не полезу, обойдется, — отвечал он.
— Я океев не боюсь, а тебе они хуже смерти!
— Ничего не хуже… поскребусь два дня, и заживет…
— О-кей! — раздалось совсем близко. Ну конечно, что для тренированного блина двухэтажный домишко? Встали стопкой — и дотянулись до крыши! Стопочка — это у них старый прием, разработан был, правда, для масленичных игрищ и увеселений, но вот и в оккупационном быту пригодился…
— Какого хрена?! — возмутилась я. — Ща как пронесу на хренах!
Я не люблю пускать в ход мощный синоним хрена, от него потом во рту погано, а иногда приходится.
— О-кей?! — раздалось с другого угла. Это был бас самого командира патруля. Очевидно, он не поверил собственным ушам.
Прицелиться в темноте я не могла, разве что кое-как, на отзвучавший голос.
— Имела я вас в стрелецкую водку, в квашню и в сковородку, в тибетского гуру и в черную дыру!
Раздался удар типа «тум-м-м». Мне повезло — я сбросила наземь командира. И тут же за спиной раздался стон — Авось плохо переносил аромат подобных заклинаний.
Но блины, сволочи, наловчились действовать во всяких условиях. По непонятному нам сигналу они дали дружный, в четыре глотки, и узконаправленный залп:
— О-кей!
Авось не полетел с крыши только потому, что успел ухватиться за косяк чердачного окна. Но его сильно крутануло, и он влетел в это окно головой вперед, с криком не на выдохе, а на вдохе.
— Вы, типа, совсем? — заорала я в ответ на залп. — Крыша съехала?..
Вот ее-то мне, очевидно, в зародившейся магической атмосфере и не стоило поминать. А может, стоило.
Она, зараза, дернулась, словно снимаясь с каких-то незримых штырей, накренилась и рывками, стряхивая с себя повисших блинов, поползла к сараю, продавила черный толь, каким у нас до сих пор кроют такие вот жалкие сараи, и остановилась, задрав к небу один край, как будто нацелившись им на далекие звезды.
