Андрей Смирнов - Чернокнижник
— Нет, — сказал Уилар. — Это правда.
Она почти физически ощутила, как лопнула последняя нить, связывавшая ее с этим человеком. Да и человеком ли? Он долго пытался убедить ее в том, что он не человек. В конце концов ему это удалось. Она не знала, как теперь к нему относиться. Его невозможно было даже ненавидеть. В нем и в самом деле не осталось ничего человеческого.
— Объясните мне только одно, — тихо попросила она. — Только одно… Для чего вы взяли меня с собой? Вы меня сейчас убьете? Я не убегу. Только скажите. Пожалуйста. Я хочу понять.
— «Убью»? — повторил Уилар. — Ты действительно думаешь, что я тащил тебя через весь материк только для того, чтобы прирезать в этом рассыпающемся замке? — Чернокнижник пренебрежительно усмехнулся. — Я вижу, Климединг неоправданно повысил твою самооценку.
— Тогда почему? Для чего я вам нужна?
Уилар отвернулся, несколько секунд молчал, а затем сказал:
— Для того, чтобы вернуть долг.
— Что?..
— Нельзя безнаказанно забирать что-то из мира, ничего не отдавая взамен. Поступать так — значит идти по пути саморазрушения. Двадцать лет тому назад я создал Скайлаггу, но с тех пор мой собственный тэнгам с каждым годом медленно вытекал из меня — по крупице, по капле… Не имеет никакого значения, что я убил столько людей, что давно потерял им счет — тот раз был особенным. Я постепенно терял Дар. Мои способности к поглощению чужой силы только усиливались, но все остальное… в конце концов я бы умер или превратился в кого-нибудь вроде Шабреза или Климединга. Дело не в морали, а в балансе силы… Можно нарушать чужие правила, но нельзя безнаказанно нарушать свои собственные. — Уилар снова замолчал. Но потом у меня появился шанс вернуть долг. И я его вернул. Ты моя дочь, хочешь ты того или нет. В Эллиуне я дал тебе жизнь, и я заботился о тебе, пока ты росла.
— Но вы меня не любите. И я вас — тоже.
Уилар пожал плечами.
— Это не обязательно.
— Я думаю по-другому.
— Думать тебе никто не запрещает, — согласился чернокнижник.
Эльга опустила голову. Ну как прикажете разговаривать с этим нелюдем?
— А если я захочу уйти? — спросила она.
Его лица она не могла видеть в этот момент — а если бы даже и видела, вряд ли обнаружила бы какие-то изменения во всегдашней бесстрастной маске. Но она заметила, как побледнели костяшки пальцев, сжимавших Скайлаггу.
— Я тебя никогда не держал, — тихо сказал Уилар. Больше они не сказали друг другу ни слова до тех пор, пока не покинули замок. Собирая вещи, Эльга из Греула думала о том, что ее ждет. Она вдруг поняла, что даже если бы Уилар захотел, он бы не сумел заставить ее остаться. Она поняла, что свободна. Свобода была почти так же страшна, как тьма, этой ночью едва не забравшая ее душу. Она могла уйти в любой момент — забрать свои вещи и уехать на своей лошади и не важно, что лошадь и вещи купил Уилар. Зима бы не остановила ее — если бы она захотела, да, если бы она действительно захотела, в лесу наступило бы лето… или хотя бы весна или осень. Она могла уйти, но… Эльга не была уверена, что освободится наконец от общества ее демонического спутника — это действительно то, что она должна сделать. У нее не было никого, к кому она могла пойти. Так и не сделав выбора, она отложила решение этого вопроса на потом.
Навьючивая лошадей, Уилар Бергон тоже думал о своем будущем. Он думал о войне и смерти, о полчищах демонов, стерегущих цитадель Климединга, о шээлитах и святом городе Сарейзе, который он некогда поклялся разрушить, думал о Скельвурах, войны с которыми не хотел — но не находил способа избежать. Он не думал о тьме, потому что тьма была с ним и он сам был тьмой. Еще он не думал о свете, потому что свет был совсем рядом — что-то совсем хрупкое, что невозможно удержать и очень легко потерять… что-то, похожее на тонкую сероглазую девочку, которая не знает еще и сама, покинет ли она Уилара Бергона или останется с ним.
Они выехали из юго-западных ворот перед самым рассветом. Они проскакали по подъемному мосту, не видя, как за их спинами восходящее солнце превращает ночь — в день, а пустой замок Шабрезов — в занесенные снегом руины.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Продолжительность тропического года в Кельрионе равна 364 суткам 3 часам 25 минутам. Таким образом, каждые семь лет «набегают» лишние сутки, которые обычно вставляют между концом седьмого года и началом следующего. Лишние сутки называют Ничьим Днем и не относят ни к одному месяцу.
Синодический месяц (период смены лунных фаз) в Кельрионе равен 28 суткам 16 минутам (на земле 29 суткам 12 часам 44 минутам). Год Кельриона состоит из 13 месяцев по 28 суток каждый.
Продолжительность суток в Кельрионе приблизительно равна земным, но сутки поделены на 16 часов, а не на 24 часа, как у нас.
Чтобы не перегружать книгу лишними деталями, все даты и часы событий приведены в соответствие с нашей календарной системой. Месяц в Кельрионе начинается в новолуние, новый год — после зимнего солнцестояния (Длинной Ночи). Сбор на Лайфеклике, созванный герцогом Джельсальтаром, был приурочен к началу второй седмины Месяца Волка (что примерно соответствует 2 декабря по нашему календарю).
Культура и мифология
Солнечная религия Джордайса (имя этого бога переводится с хескалита как «Господь Единственный») по своей внешней форме наиболее похожа на средневековое христианство, а по внутреннему содержанию может рассматриваться как причудливая смесь из христианства и ислама. Никакое «богосыновство» внутри джорданитской системы мировоззрения немыслимо по определению; Бог воспринимается прежде всего как властелин мира и его создатель; высшая добродетель в джорданитстве, конечно, не любовь, а покорность божественной воле, притом между «божественной волей» и «учением Церкви» фактически ставится знак равенства. Первоначально культ Джордайса появился у хасседов — кочевого народа, вытесненного с восточной части материка многочисленными воинственными племенами. От хасседов эта религия, хотя и в несколько измененном виде, перешла к западным народам, чему немало способствовали Хескалинги, стремившиеся установить религиозное единство в своей стремительно расширяющейся империи. Хасседами Джордайс воспринимался прежде всего как грозная, непреодолимая сила, как бог-воитель, беспрестанно сражающийся с демонами, которым поклонялись окружающие их языческие народы; его воля — это рок, судьба, избежать которой человек не может; изображать Джордайса в каком бы то ни было образе было запрещено. Когда культ стал распространяться на Западе, Джордайс приобрел множество «солнечных» черт, перешедших в джорданитство из язычества. Языческие культы Кельриона многочисленны и разнообразны, однако как раз светлая часть их мифологии, связанная с солнцем, имеет немало общего. «Солнечными» богами в западной части материка считались два божества — Солнечная Мать (Мольвири), пребывающая «На небе», и ее сын (Дайрэл), который, по многим древним легендам, некогда жил среди люден и научил их письменности, ремеслам, дал людям справедливые законы, истребил древние порождения хаоса и пр. — В общем, был полноценным «культурным героем». После слияния солнечного культа и религии хасседов Мольвири превратилась в святую женщину, а ее сын был отождествлен с Джордайсом. Отсюда и берут свое начало все «солнечные» черты в образе Единого.
