Ростислав Левгеров - Тысячеликий демон
– Да что ты мне сделаешь, красавчик? – заорал Борис. Военег склонил голову набок, внимательно слушая его нечленораздельную речь. – Побьешь меня? Да набеги твоих оборванцев всего лишь комариный укус, етитмь! Плевал я на тебя и на твою Сечь! Кишка тонка, етитмь! Прикажу, и повесят тебя, а шлюху твою малолетнюю – в яму к батракам!
Ярополк тщетно пытался успокоить Бориса, чьи глаза превратились в два пылающих пятака. Но после того как царь капризно оттолкнул его, явственно обозвав поросячьим хером, Цепной Пес внезапно выпрямился. Взгляд его похолодел.
– Знаешь что, батя, – сказал он. – С тех пор, как ты соизволил принять меня в свою семью, милостиво назвав сыном, я ни разу не услышал от тебя ни одного доброго слова. Между тем – я не дурак, знаю, – все вокруг говорят, что я готов лизать тебе пятки. Да так и было, чего уж там. Я служил тебе, хм, как верный пес, а в ответ неизменно слышал: два пошел ты, урод, недоумок и так далее. Всё, хватит. Царствуй себе на здоровье, но без меня.
Военег захлопал в ладоши. Ярополк свирепо глянул на него, резко плюнул в сторону, и ушел.
– Вот к чему мы пришли. – Ольгерд степенно вышел из дальнего угла кухни, где находились мешки с мукой, корзины с хлебом и овощами. Прошел к собравшимся и неторопливо уселся рядом с Асмундом, всецело погруженным в свои мысли. – Не удивляйтесь, подобные фокусы я устраивать мастер. Не забывайте, я – волшебник. Раз – и я здесь.
– Ближе к делу, уважаемый волшебник, – с насмешкой потребовал Военег, усевшись на столе поудобней и закинув ногу на ногу. – Так к чему мы пришли?
– Ваше величество, – обратился к царю Ольгерд, – присядьте, не стойте вы так.
Борис странно, как-то отрешенно посмотрел на волхва, и послушно сел.
– Вы делите шкуру неубитого зверя, почтенные господа. Хочется заграбастать Воиград? Так ведь, государь? Признайтесь, ваше величество, разбойничья рать вашего брата смущает вас, лишает вас покоя? И правильно. Чего ради Военег должен отдавать вам столь лакомый кусочек? Центр Верессии, точка соединяющая запад и восток.
– К чему всё это? – Военег внешне был спокоен, но внутри него закипала ярость. Ольгерд вдруг отчетливо почувствовал это и неожиданно улыбнулся. Этого человека нельзя было злить. Он был по-настоящему опасен. – К чему все эти слова?
– Я хочу лишь охладить ваш пыл, господа. Будьте благоразумны. Немного поднажмем, и Мечеслав наш. Пусть сидит себе здесь. Главное, чтобы он всё делал так, как нам угодно.
– Врёшь, старик, – жестко бросил Военег. – Хочешь поучить нас жизни? Напомнить мне о моих грехах? А чем эта тупая, жирная свинья, которая не может даже привести себя в порядок, отличается от меня? Разве он не бил нашу мать? Разве он не оскорблял ее? Почему, скажи мне, изгнали меня, а не его? Потому что он царь? Я надеялся, надеялся, черт возьми, повстречать брата. Брата! А повстречал грязного, вонючего дурака, ополоумевшего с годами. Он хочет сесть на трон. Да пусть! Я свистну моим ребятам и они отнесут его туда, и посадят. И заставят Мечеслава, этого слащавого пидора, поклониться ему в колени. Что от этого изменится? Что подумают мои ребята? Что ты думаешь по этому поводу, а, Семен?
– Не знаю, – буркнул он, грызя копченную гусиную ножку. – Ваши игры меня не интересуют.
– А что тебя интересует? – ехидно спросил Лавр.
– Свобода. Свобода меня интересует. Свобода, мать вашу, и отстаньте от меня. Дайте поесть.
Военег никак не ожидал такого ответа от своего любимого куна и осекся на полуслове. Борис, с наимрачнейшим выражением лица, угнулся и тяжело молчал. Но Ольгерд просиял.
– Как я вижу, – сказал он, – ваши ребята не очень-то, как соизволил выразиться Ярополк, лижут вам пятки. Берегитесь, Военег Всеволодович, – не ровен час, и они бросят вас. Вот так-то.
Асмунд с хлопком откупорил зеленую бутылку, налил себе вина в чашу и, с видом знатока сделав глоток, сказал:
– Эх, господа, господа. Чую, договоритесь вы до ножей. А между тем, ничего ведь не решено. Что будем делать-то? Гулять на свадьбе, или трясти местного царька? Мол, отдай нам своё царство-государство подобру-поздорову. Отдай, не то худо будет. А кому? Под чьё, так сказать крыло? Царю Дубича, или вам, князь? Решите уж этот вопрос между собой. А нас – тут я соглашусь с Семеном – не вмешивайте. Но мой вам совет. Давайте сначала свадебку, а то мужики больно погулять хотят.
– Свадебку?! – взорвался Военег. – После того, что тут натворил мой братец? После оскорблений, которыми он осыпал Мечеслава, и меня, и мою женщину?! Забудь! Не похож Мечеслав на сумасшедшего. Да и невеста его, та еще штучка. Нет. Решаем, господа. Я заявляю, что Воиград не отдам. И вам со мной не совладать, уж поверьте мне. У меня сил больше. Я знаю – багуны свободолюбивы и независимы. Но не будь я Военегом, если не дам им того, чего они действительно хотят. А хотят они вовсе не свадебных гуляний.
Борис встал. Вытер рукавом рот. И, на удивление отчетливо произнес, с ненавистью глядя брату в глаза:
– Не отдашь, говоришь? Это мы еще посмотрим.
Семен ушел из кухни раздосадованный. Он шел стремительно, эхо от шагов раскатывалось по сводчатым коридорам дворца. Оказавшись на улице, Семен остановился и облегченно вздохнул.
Последние дни прошли в вынужденном пьянстве, и от этого никуда нельзя было деться. Семен пил, глядя на опостылевшие ему лица; отсыпался, потом снова пил. Военег то и дело вызывал его, и, как казалось Семену, только для того, чтобы он покрасовался своей более-менее приличной внешностью и удовлетворил неугасающий интерес местных и неместных вельмож к легендарному воиградскому тадхунду.
Семену надоело всё это. Ему хотелось вырваться из этого круга. Вырваться навстречу мечте, свободе. Может быть это родной город, изменившийся до неузнаваемости, так повлиял на него? Когда они проезжали по улицам Воиграда, Семен с тоской и удивлением всматривался в узкие, темные переулки, переполненные грязью и нищетой. В дни его юности город буквально распирало от огромного количества народа, проживавшего здесь. Дворы купцов, палаты бояр, университеты, библиотеки, рынки, нарядные площади со множеством увеселительных заведений, – всё это мало чем уступало в великолепии только-только воздвигавшемуся тогда Кремлю.
А сейчас эти дворы, палаты пустовали. Черные, покосившиеся дома зияли бездонными провалами окон. По безлюдным улочкам гулял ветер, несший с собой мусор. И повсюду – бедные, обреченные люди, глядевшие на них с нескрываемой надеждой.
Семен возненавидел этот Воиград. Он проклял Блажена, ввергнувшего цветущий край в бездну. Он еле сдерживался, видя как дубичские братья с приспешниками, словно ненасытные псы, готовы вонзить зубы в этот гниющий кусок.
