Валентин Маслюков - Побег
Выказывав снисхождение к слабости понурых, с покрасневшими глазами стражей, она позволила себя увести, а, когда осталась одна в камере, загадочно хмыкнула. «Все кончено» обронила она вслух и «поживем — увидим» сказала про себя. Противоречивые посылки уравновешивали друг друга, вызывая нечто вроде здоровой истомы, которая приходит после праведных трудов.
Но то, что произошло в действительности, невозможно было осмыслить. Суд и приговор произвели потрясение во всем Золотинкином существе, она чувствовала и догадывалась: что-то переменилось. Неожиданное облегчение… словно очистилась от скверны.
Она думала теперь о казни без того судорожного и одновременно мимолетного ужаса, который посещал ее в прежние дни. Без того судорожного трепета, который охватывал ее, когда она добиралась мыслями до конца — теперь она не верила в смерть. И потому нарочно принималась убеждать себя: надеться не на что, ничего, в сущности, особенно утешительного не произошло, кроме того, что пигалики вкатили ей полновесный смертный приговор. Но куда было деться от ощущения, что все это не так важно по сравнению с тем, как ревели они навзрыд?
…Это случилось на другой день, когда Золотинка поднялась с ощущением чуда и тотчас же вспомнила заплаканных судей, застенчивых, мучительно робеющих стражей, которые прятали глаза, запирая ее ночь. А на столе, на полу и на лавке громоздились подарки от неизвестных доброжелателей, которые, однако, не смели казаться на глаза. За ночь коробочки да кулечки с фруктами и сластями прибавились в изрядном количестве. Появилось даже какое-то маленькое зеленое растеньице в горшочке — оно стояла на круглом каменном столе в передней комнате.
Так, травинка, с десятком листиков не больше мелкой сливы и простой белый цветок о пяти лепестках, источавший удивительно нежный, но стойкий и сильный запах. Что-то от сирени и фиалки, определила Золотинка, уткнувшись носом, — она перебралась к цветку, едва проснулась, прямо в рубашке. Удивительное растеньице поднималось над горшочком на ладонь, не больше, и такой жалкий, тоненький стебелек — тоньше соломинки.
Уставив недвижный взор на саженец, с печалью на душе Золотинка, растроганная до слез, думала о всесилии жизни…
Из сочленения веточек прорезался слабенький зеленый нарост, почти прозрачный, неопределенный… мохнатый что ли… Он быстро вытягивался, имея на конце крошечные завитушки, которые начали разгибаться, обращаясь в начатки листиков. Между тем белый цветок, венчавший верхушку растеньица, побурел и завял, черные тычинки склонились к пестику, соприкасаясь с ним… и уже отвалились, тогда как в основании пестика образовалась завязь, в считанные мгновения ставшая крошечной, с булавочную головку ягодкой. Растеньице подрастало, появлялись новые, круглые поначалу листочки, они вытягивались, обретая густо-зеленый цвет. Ягода раздувалась, склоняя веточку, и уже начинала краснеть.
Растение поднималось на глазах и так быстро, что слышались, чудилось, шуршание и треск разорванных почек, шум разворачивающихся листьев. Прежние, вчерашние листья хранили сероватый налет пыли, так что их можно было легко отличить, а новая, только явившаяся листва поражала необыкновенной, сверкающей свежестью. Поднявшийся над слишком маленьким горшком кустик покрылся цветами, они наполняли комнату одуряющими, приторными запахами. И Золотинка едва успела подставить руку, чтобы подхватить переспелую ягоду. Несколько других зрели и наливались красным.
Волшебство! Привет от Тлокочана, решила Золотинка, невольно оглянувшись, и вдруг с каким-то необъяснимым испугом сообразила, что он, скорее всего, ни при чем. То было ее собственное, непроизвольное, так мощно пробудившееся волшебство!
Золотинка соскочила со стула, где сидела, подобрав под себя ноги, и сделала круг, тиская в волнении пальцы.
Растеньице походило уже на куст и на дерево с довольно толстым стволиком. Усыпанное мелкими белыми цветами, оно краснело в то же самое время множеством некрупных ягод, перезрелые, опавшие ягоды кровавили стол пятнами. Прошло еще время, не слишком много, Золотинка успела завершить два или три круга по комнате — горшочек, смехотворно маленький для возмужалого растения, лопнул, раздавленный изнутри, деревце опрокинулось, перевалившись кроной за край стола — и на пол. Тяжелое развесистое деревце с корявым стволом.
Золотинка опомнилась.
Не имелось, по-видимому, причин таить волшебство от пигаликов… так же как не было надобности его открывать. И соблазнительно было оставить себе эту маленькую тайну, раз уж народный приговор «обжалованию не подлежит».
Золотинка не успела ничего решить, сообразив только, что не так-то просто будет спрятать объявившееся в запертой комнате дерево — тут уж топор нужен, когда заскрипел замок и заглянул часовой, застенчивый малый в кольчуге, шлеме и при мече.
— Вот ведь, — сказала она тотчас. — Это, наверное, подарок Тлокочана. И что вышло — глядите.
Часовой шмыгал глазами, пытаясь уяснить множество обстоятельств сразу.
— Горшок оказался мал, — радушно пояснила Золотинка, указывая на черепки среди передавленных ягод.
— Так вам другой нужен? Побольше? — сообразил, наконец, малый.
— Может, вы совсем деревце заберете?
— Я? — пролепетал стражник, смущаясь с обычной для пигаликов легкостью. — Это большая ценность, — сказал он еще, как бы спохватившись, что легкомысленно принимает слишком щедрый дар. — Это чей подарок? Удобно ли? Не лучше ли вернуть?
— Нет-нет, ни в коем случае! — заторопилась Золотинка. — Забирайте.
Происшествие завершилось, не доставив Золотинке хлопот. Никто, во всяком случае, чудесное деревце не поминал, что можно было приписать отчасти последовавшим в тот же день переменам.
Сначала пришли известные уже Золотинке пигалицы, те что стригли ее перед судом. Они хотели исправить зло и предложили ей какую-то вычурную стрижку, которая должна была сгладить противоречие между босым затылком и золотой челкой. И вдобавок к тому чепчик… на время… пока волосы сзади…. отрастут. Здравое это предложение не без труда далось большеглазой девочке в палевом платье, она вложила в рот кончики ножниц и таким опасным движением лишила себя возможности продолжать.
Когда же Золотинка отмахнулась, обронила без всякой многозначительности: ай, стригите налысо, чего уж теперь! — бедняжка отбросила ножницы и со сдавленным всхлипом выскочила из комнаты.
Товарки ее в глубоком молчании приступили к делу. Когда они отмучались и ушли, оставив на прощание два нарочно сшитых для Золотинки платья, начальник караула известил узницу о переезде.
