Федор Чешко - Ржавое зарево
Лучше б подумал, чего бы тогда эти, инобережные-то, так охотились за чудо-клинком, коль без него можно превосходнейшим образом обойтись? Или не в мече дело, а в руке, которой он достался? «Клинок скандийский звенел о клинок урманский… А руки чьи?» Может, тот засадщик в вятском лесу не меча убоялся, а благодаря кованному Званом оружию понял о Кудеславе нечто вынудившее назначить стреле новую цель?
Нет, не стал Кудеслав утруждаться поисками потаенного смысла. И благодарить воевитую скандийку за помощь да за науку тоже не стал. Размышленья и благодарности вполне могли подождать, а вот мчащиеся от кургана выворотни, по вятичеву разумению, ждать бы не согласились.
Но на деле вышло иначе.
На деле и без Кудеслава да Асы выискалось, кому встретить нездешних напастьников.
«Железо, которого нет…»
«Все те, которых не стало…»
Своротив с себя инобережную падаль да подхватившись на ноги, Мечник осознал, леденея: то ли он сам уже вовсе не тот, кого несколько мгновений назад подмяло ржавое чудище, то ли всему миру за эти мгновения взбрело сделаться непрежним каким-то… А может, не «то ли», а «и»? Или мир изменила перемена, случившаяся с Кудеславом Урманом Мечником?
Собственно, подняться он не успел. Вернее, не успел распрямиться. Еще вернее, едва-едва успел он более-менее утвердиться на ногах, как…
Как…
Земля словно бы мгновенно утратила плотность или вовсе исчезла, и Мечник взмахнул руками отчаянно и нелепо, разрываемый ощущениями стремительного падения в невесть какую глыбь и крылатого взлета к терзаемому злобным ведовством небу…
Нет, он, конечно же, никуда не провалился и не взлетел. Это просто (просто?!!) живее живого почувствовал он себя распяленным меж могучими, в самое сердце земли вплетшимися корнями да раскидистой, в самое сердце небес всплеснувшейся, кроной… Почувствовал так же остро, как услышал вымораживающий душу тихий бесстрастный шелест:
— Из твоего пепла, из твоего корня, от тебя бывшего, через тебя сущего к тебе же грядущему… Добрый ствол, сильный, сокообильный — к тебе, такому, и приживить, тебе и нести… И теперь нести, и до смерти… и после…
Под этот-то шепот, похожий на шуршание осыпаемой ветром иглистой изморози, рухнула на Кудеслава нечеловеческая тяжесть его новой сути.
Мечникову душу нетерпеливо-безжалостно рванули вширь, вколачивая в нее чужое и чуждое, голову взломало хлынувшее извне оглушительное слепящее месиво… Отчаянным напряжением всех своих явных и неявных сил Кудеслав отпихнул услужливо накатившую дурноту-избавительницу, удержал глаза открытыми, въявь ощущая треск тужащихся схлопнуться век…
Устоял — назло черной, сердце из груди выворачивающей тоске по себе недавнему, по чьей-то миг назад предопределившейся скорой гибели…
Устоял.
До скрипа в висках напряг разбухающие чувства, продираясь сквозь оглушительные вихри чужих мыслей и чужих немыслимых звуков, сквозь тошнотворную круговерть образов, видимых им и не им…
И наконец понял.
Это он, Кудеслав, только что тревожно глянул урманкиными глазами туда, где все еще лежал беспамятный Жежень.
Это он же, Кудеслав Мечник, все еще лежал в беспамятстве близ лесной опушки.
Это он же шептал Мысиными и Векшиными губами заклятья, вызвавшие на подмогу всех тех, которых не стало, вооруженных железом, которого нет.
Это он же, Мечник Кудеслав, был теперь и здесь, и на далеком отсюда Идоловом Холме, в капище Двоесущного, во всех четырех телах премудрейшего волхва.
И это он, Мечник… Нет, не так. Это и он, и Желтый Топор, и Ставр Пернач, и Чекан, и боги весть еще сколько его Кудеславовых былых и будущих воплощений — это все они вместе рассеянным, неуклюжим с виду взмахом Мечниковой руки не глядя перехватили метательную дубинку (брошенное кем-то из нелюдей железное подобие волчьей огромной лапы лишь на чуть ничтожную не достало до Векшиного затылка).
Значит…
«Пойми, вы пятеро ВМЕСТЕ… Воссоединившись, мы-я сливаемся всего-навсего в одного. Который был всего-навсего человеком до и потому нынче может стать всего-навсего человеком же. А вы… Вы, пятеро совершенно разных… Коль вы не только МОЖЕТЕ, но и СМОЖЕТЕ… Коль смогу и я… Весь…»
Значит…
«Если я одарю пониманьем тебя, ты станешь мною. Если одарю слишком многих, я стану ими». И ощущенье манящей бездонной прорвы у самых ног, и ошеломляющей выси над головой, и горячего живого тока, струящегося через тебя… из глубины в высь…
Значит…
Значит, Двоесущного Божества больше нет.
Оно стало Многосущным.
Волхв Корочун сумел принудить ЕГО-ЕЕ превратиться в ЕГО-ЕЕ-ИХ ВСЕХ. Как? Волхв сам не понимал этого — и когда задумывал свершенное нынче, и когда свершал задуманное. И наверняка он не предугадывал, чем обернутся подглядывания Мечника в грядущие жизни. Но ведь чтобы задумать и свершить, не всегда обязательно понимать до конца.
Значит, вот от кого досталась Кудеславу необъятная, нечеловеческая… нет, НАДчеловеческая тяжесть… мука одновременного осознания правильности, нужности этого превращения… и совершеннейшей невозможности позволить превратившемуся существовать.
Потому что под угрозой лад-порядок теченья времен.
«От тебя бывшего, через тебя сущего к тебе же грядущему…»
«Все те, которых не стало…»
Слишком могучими оказались силы, которые до самого последнего мига не решался разбудить премудрейший волхв-хранильник сокровенного капища Счи'сленя-Счисле'ни.
Слишком мало он — волхв — знал об этих, им же самим разбуженных силах.
И слишком, слишком многих ратных дел свидетелем оказался могильный мыс. Испокон веков, когда очертания речного русла наверняка были вовсе не похожи на нынешние, окрестные племена почему-то именно это место выбирали для кровавых свар.
И будут выбирать впредь.
Что ж поделаешь, бывают на свете такие места, словно бы проклятые всеми мыслимыми и немыслимыми воплощеньями всех мыслимых и немыслимых богов. Возможно, из-за этой-то проклятости ржавые именно тут и затеяли свое колдовское действо… на свою же беду.
Корочуновы, озвученные Векшей заклятья, имевшие целью поднять погребенных в кургане, подняли не только их.
Они подняли всех… нет, не всех, конечно, но слишком, слишком многих из тех, которых не стало и которых не станет на этом смертеобильном месте.
Павших в битвах.
В прошлых битвах и в битвах будущих.
И лад теченья времен окончательно смялся.
…В этой битве Кудеславу не нашлось места. И вовсе не потому, что он был безоружен — железная нелюдская дубинка в четыре пяди длиною не хуже кузнечного молотка годилась для вышибания духа из бывших своих хозяев.
