Анджей Сапковский - Божьи воины
— Говори!
— Идут чехи… — выдохнул гонец, хватая ртом воздух. — Большой силой… Все палят… Озоблога сожжена… Прудник взят…
— Чтоооо?
— Прудник взят… В городе жуткая резня… Чижовице горят… Белая горит… Захвачена… Гуситы…
— Ты что, вконец спятил?
— Гуситы… под Глогувком…
— А где епископская армия? Где Ян Зембицкий, где княжичи Рупрехт и Людвик? Где господин Пута?
— Под Нисой. Говорит, чтобы ясновельможный князь как можно скорее шел к ним…
— К ним?! — взорвался Волошек, стискивая засунутый за пояс буздыган. — Они пятятся, бросают мои города и имущество на погибель, а я должен идти к Нисе? Епископ приказывает? Конрад из Олесьницы, тот ворюга, пьяница и прелю… бабник, смеет мне приказывать? А вы чего зенки вытаращили? Советуйте, мать вашу! Советуйте! Что делать?
— В атаку! — рявкнул иоаннит. — Gott mit uns![214]
— Может, неверные сведения? — заморгал силезец герба Нечуя.
— Идем к Нисе, — твердо сказал Фалькенхайн, — соединяться с епископом Конрадом. Нас будет сила, в общем бою мы побьем еретиков. Отомстим за сожженные города…
Князь взглянул на него и скрежетнул зубами.
— Не советуй, как мстить. Советуй, как сохранить!
— Договориться? — бухнул Огончик. — Заплатить пожоговые?
— Чем платить? — скрипнул зубами Волошек. — Мой Прудник… Сладкий Иисусе! Мой Глогувек!
— Надо положиться, — снова проговорил священник, — на веру в Бога… Будет то, что Бог даст… Вот Библия… Раскрою наугад, что прочту, тому исполниться…
— И предали заклятию, — раздельно проговорил, опережая священника, Урбан Горн, — все, что в городе: и мужей, и жен, и молодых, и старых, и волов, и овец, и ослов, все истребили мечом[215].
Болько Волошек обжег его взглядом, Горн утих. Но тут же заговорил Рейневан.
— И сжег Иисус Гай, — подхватил он, — и обратил его и вечные развалины, в пустыню до сего дня[216]. Подумай, Болько. Прими решение. Пока еще не поздно… Это революция, Болько, — продолжал он, видя, что Пяст не спешит его прерывать. — Мир обретает новый вид, набрав большие обороты. Колесница истории мчится, уже никакая сила не в состоянии удержать ее. Ты можешь сесть на нее либо позволить смести себя. Выбирай.
— Ты, князь, можешь, — проговорил Горн, — быть с победителями либо среди побежденных. Побежденным, как утверждают классики, всегда горе. Победителям же… Победителям — власть и могущество. Ибо новый вид мир примет также на картах.
— Не понял?
— Sapienti sat dictum est.[217] Пограничные столбы, милостивый князь, передвинутся в пользу победителей. И тех, кто с ними сподвижничает.
— Это что, — в глазах юного князя появилась искорка, — предложение? Оферт?
— Sapienti sat.
— Хм, — искорка не исчезла, — и, говоришь, в мою пользу? А конкретно?
Горн с превосходством усмехнулся, глазами указал на свои узы. По знаку Волошека их немедленно разрезали. Видя это, Фалькенхайн снова заворчал, а иоаннит ударил кулаком по рукояти меча. Священник аж подпрыгнул.
— Господин! — взвизгнул он. — Не слушай дьявольских наущений! Эти гуситские змеи сочат яд в уши твои! Помни веру предков! Помни…
— Заткни хайло, поп. Священник подскочил еще выше.
— Так вот какой ты? Такой? — крикнул он еще громче, размахивая руками перед самым носом князя. — Мы тебя знаем! Вероотступник! Ренегат! С кацерами стакиваешься! Рыцари! Бей его, кто в Бога верит! Проклинаю тебя! Будь ты проклят в доме и во дворе, будь проклят спящий, встающий, ходящий…
Болько Волошек с размаху саданул его буздыганом по виску. Железная шестиперая головка с громким треском переломила кость. Священник повалился как колода, выгибая спину и дергаясь. Князь отвернулся, на его яростно искривленных губах уже был приказ. Но ему не пришлось его отдавать. Поляки с опережением читали намерения своего хозяина. Кших из Костельца мощным ударом барты разбил голову выхватывающему меч иоанниту, Правдиц мизерикордией ткнул Фалькенхайма в горло, силезский Нечуя добавил стилетом в спину. Трупы повалились на глинобитный пол, разлилась лужа крови.
Прислужники и пажи глядели, раззявив рты.
— Ох, — широко улыбнулся Огоньчик. — Вот денек счастливый. Давненько не доводилось прибить крестовика.
— К армии! — крикнул князь. — К людям! Успокоить! Особенно немцев. Если кто начнет возражать — топором по лбу! И готовиться к походу!
— К Нисе?
— Нет. К Крапковицам и Ополю. Исполнять!
— Так точно!
Болько Волошек повернулся, уставился горящими глазами на Рейневана и Горна. Он дышал быстро, громко и неровно. Руки у него дрожали.
— Sapienti sat, — проговорил он хрипло. — Вы слышали, что я приказал? Отвести войска, притом так, чтобы избежать контакта с вашими разведчиками. Я не пойду к Нисе, не поддержу епископа. Прокоп должен воспринять это как союзнический акт. Вы взамен сохраните мои владения. Глогувек… Но это не все. Не все, клянусь муками Спасителя! Передайте Прокопу… — Юный князь гордо поднял голову. — Передайте, что союз со мной потребует существенных изменений на картах. Конкретно…
— Конкретно, — повторил Горн, — Волочек пожелал получить пожизненные лены: Гуквальдов, Пжибора, Остравы и Френштата. Как мы решили, я ему это пообещал. Но ему показалось мало, он добивался Намыслова, Ключборка, Грыжова, Рыбника, Пщины и Бытома. Я пообещал их ему, брат Прокоп, поручившись твоим именем. Наверно, поспешил?
Прокоп Голый ответил не сразу. Опершись спиной о боевую телегу, он ел, не садясь, липовой ложкой черпал из горшка клецки, подносил ко рту. Молоко высыхало у него на губах.
За телегой и спиной Прокопа ревел и зверствовал пожар, огромным костром полыхал город Глухолазы, пылала как факел деревянная приходская церковь. Огонь пожирал крыши и стрехи, дым вздымался в небо черными клубами. Крики убиваемых не утихали ни на мгновение.
— Нет, брат, не поспешил. — Прокоп Голый облизнул ложку. — Ты поступил правильно, пообещав от моего имени. Мы дадим ему все, что обещано. Болеку полагается возмещение. За обиду. Потому что как-то так получилось, что Змрзлик и Пухала, пустив с дымом Белую и Прудник, с разгона спалили также и его любимый Глогувек. Мы подровняем ему этот ущерб. Большинство мест, которые он желает получить, все равно, по правде говоря, придется сначала захватить. Посмотрим при захвате, какой из Болека союзник. И наградим по заслугам перед нашим делом.
— И заслугам перед Богом, — вставил с полным ртом проповедник Маркольт. — Наследник Ополя должен принять причастие из Чаши и присягнуть четырем догматам.
![Анджей Сапковский - Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный]](/uploads/posts/books/54727/54727.jpg)
