Майкл Роэн - Кузница в Лесу
— Значит, вы… — пробормотал он и вдруг улыбнулся как ребенок, увидевший дивное зрелище. — Ох, леди, прошу прощения! Я не собирался сравнивать Старший народ с этими скотами, которые стоят настолько ниже людей, насколько вы, по преданиям, стоите выше нас. И еще меньше я ожидал, что встречусь с прекрасной дамой из вашего племени! Если бы вы посетили наш город при более благоприятных обстоятельствах…
Иле расцвела, но Керморван резко вмешался, не дав ей ответить.
— Сир, вы говорите, что эквешцы хозяйничают здесь уже больше года. Но почему? Они привезли сюда свои семьи и рабов, чтобы поселиться на завоеванных землях, как у них заведено?
Старик покачал головой.
— Нет. Они опустошают город так, словно не собираются надолго задерживаться здесь; сгоняют сюда земледельцев и оставляют поля без посевов, а сами занимаются грабежами по всему побережью. Мы долго гадали, какова их цель. Кажется, будто они чего-то ждут, но кто знает, что это такое?
— Этот торговец, чем он занимается? — не удержался Элоф. — Вы говорите, что он не один из них, однако он командует ими?
— Да, это так. Он… или его женщины.
— Его женщины?
— Я видел их. Одна жила в его доме с тех пор, как он впервые появился здесь, и отправлялась вместе с ним во все его путешествия. Другая… не знаю. Но ни та, ни другая не ведет себя как жена или дочь.
Холодок, пробежавший по спине Элофа, был более ощутимым, чем холод тяжелой цепи или стены за спиной. Он вздрогнул от недоброго предчувствия.
— Одна из них высокая и голубоглазая, с очень светлыми волосами и бледной кожей? — медленно, как бы неохотно спросил он. — А другая — не такая высокая, но очень стройная, с коротко стриженными темными и кудрявыми волосами?
— Да, это они! — воскликнул старик. — Но как вы… ах, понятно. Значит, они появлялись и на западе. Не понимаю, как они…
— Торговец называл свое имя? — перебил Элоф.
— Да, хотя не знаю, какое право он имеет называться таким именем. Когда-то оно было почетным в своем роде; его носили члены семьи, противостоявшей королевскому роду с древней поры основания Морвана. Его фамильное имя Брайхирн, а зовут его Брионом.
Красное сияние, внезапно разлившееся по полу камеры, больше напоминало кровь, чем свет.
— Ты прав, старик. Но зачем ты выбалтываешь его — это уже другой вопрос, верно?
Факел держали низко, и фигура человека была почти неразличимой на границе света и тени, но грубовато-добродушный тон голоса не оставлял сомнений в личности говорившего. Старик медленно поднялся, с видимым усилием распрямив затекшую спину.
— Сир, я имею распоряжение кормить заключенных.
— Да, но не распускать свой поганый язык в их присутствии! Твое счастье, что скоро это не будет иметь никакого значения. Убирайся вон отсюда и будь проклят!
Старика подняли за шиворот и грубо вытолкали на лестницу. Дверь за ним захлопнулась.
— Вонючая мразь, — пробормотал вошедший себе под нос и в несколько быстрых шагов пересек комнату. Послышался скрип, сопровождаемый глухим стуком открывшейся ставни. Полная луна, сиявшая в ночном небе, озарила бледным светом пыльный земляной пол, и в камере пахнуло прохладным воздухом, несущим с собой звуки и запахи моря.
— Спасибо, Брион, — невозмутимо сказал Керморван.
— Не за что, — с таким же невозмутимым спокойствием отозвался Брион Брайхирн. Он воткнул свой факел в кронштейн на стене и встал перед ними, прислонившись к опорной стойке и скрестив руки на груди.
— Ты! — бушевал Рок, тщетно напрягавшийся в своих оковах. — Отродье Амикака, как ты попал сюда? Что ты затеваешь, гнусный предатель?
Брион пожал плечами.
— Не знаю, что ты имеешь в виду. Я не предатель и никогда им не был. Я не изменял тому, чему служу всю свою жизнь.
— Однако ты нарушил священные клятвы, — голос Керморвана был ровным и холодным, как отточенная сталь.
— Ни одной, которую я давал бы от всего сердца. Ни одной, которую я не был бы обязан дать и нарушить в силу прежних, более священных клятв.
Керморван глубоко вздохнул.
— Значит, это правда.
— Да, — просто ответил Брион.
— О чем вы толкуете, проклятые скрытные оболтусы? — прошипела Иле, на мгновение опередив вопрос Элофа.
Керморван едва заметно пошевелился, повернувшись к ней.
— О том, что среди нашего народа издавна существовало… некое подводное течение. Зеркальное отражение всего, что мы любим и защищаем, преклонение перед тем, что мы больше всего ненавидим. Тайное служение одной из древних Сил… наследственный культ Льда.
— Кратко, но по существу, — кивнул Брион. — Однако нами движет не ненависть, а презрение. И мы не просто преклоняемся перед тем, чему служим.
Его голос по-прежнему звучал ровно и бесстрастно, но в глубине, словно шуршание зыбучего песка под спекшейся коркой, угадывалась дрожь возбуждения.
— Мы исповедуем это. Наше служение началось на заре человеческого рода и продолжалось во время прежних, меньших Мировых Зим, еще до возвышения и расцвета Керайса Проклятого. Из Керайса мы пришли в Морван, а из Морвана отправились дальше на запад, хотя по злосчастному стечению обстоятельств наш род в Восточных Землях угас без следа. И все это время мы боролись с расползающейся скверной, которая называется человечеством. Куда бы ни бежали люди, наша вера сопровождала их до крайних пределов мира, до последнего вздоха. Мы почитаем разум, гордый и независимый, свободный от развращающего влияния плоти. Мы стремимся к полному очищению мира от жизни, от этой бурлящей клоаки, бездумной и бессмысленной в ее проявлениях. Мы искупаем грех своей плоти, покоряя ее и подчиняя чистому разуму, мы умерщвляем ее и подавляем ее позывы…
— А между тем жаждете власти и стремитесь к роскоши, — сухо сказал Элоф. — Избавь меня от этих проповедей, Брион. Я уже слышал их раньше и знаю им цену.
— Не суди обо мне по своему бывшему учителю! — отрезал Брион, по-видимому, глубоко уязвленный. — Я допускаю, что он был не чужд лицемерия, хотя его вера была твердой. Но разве это лицемерие?
С яростной энергией он закатал правый рукав своего камзола почти до плеча.
— Или это? — Он расстегнул ворот камзола и обнажил свою бочкообразную грудь.
Керморван издал приглушенное восклицание. Рок выругался, а Иле отвернулась с выражением крайнего отвращения; Элоф и сам ощутил, как к горлу подступает тошнота. Кожа руки от локтя до плеча представляла собой причудливое кружево из шрамов и рубцов — большей частью старых и побелевших, но с несколькими свежими ранами, затянутыми едва подсохшей кровавой коркой. Грудь выглядела примерно так же, но здесь имелись длинные тонкие рубцы, изгибавшиеся вокруг туловища, словно нанесенные раскаленной проволокой.
