Константин Плешаков - Богатырские хроники
Быстро посовещавшись, мы решили прочесывать остров вместе. Конечно, Волхв и его черная свита, если она у него была, могли, перемещаясь, легко скрыться от нас, и поэтому если бы мы ходили по острову порознь, то вероятность найти Волхва была бы больше. Но — больше была и вероятность того, что Волхв перебьет нас поодиночке. Мы принялись за дело.
Скоро с нас полил пот. Остров был мал, но довольно-таки скалист, и приходилось заглядывать в каждую расщелину, ложиться на живот и пристально разглядывать обрывы в поисках пещер. Мы пошли посолонь, поначалу осмотрев береговую кромку, а затем закладывая все более тугие круги. Мы с Добрыней рыскали, а Илья вертелся по сторонам, примечая всякое шевеление. Но мы с Добрыней ничего не нашли, а Илья никого, кроме птиц, не заметил. Так мы обошли весь остров кругами, пока не поднялись к развалинам древнего храма из белого мрамора.
Колонны ослепительно сияли на солнце, словно соляные. Под ногами валялись осколки разбитых статуй. Они потемнели от времени, приросли к земле, но стоило потереть — и начинал сверкать тот же мрамор. Плиты пола были истерты тысячами ног, но он оставался по-прежнему крепок.
Отсюда был виден весь остров, покрытый одной лишь выжженной травой — ничему другому море и ветер вырасти не давали, хотя птицы наверняка заносили сюда семена. Солнце уже садилось за море, закат расплескался на воде и на небе, и казалось, что древние боги смотрели на него вместе с нами. Трава и скалы были красноватыми, и весь остров походил на тлеющий уголь. Я отчего-то запомнил это.
Мы пришли к единодушному выводу, что Волхв если он вообще здесь находился, мог скрываться только в какой-то пещере под обрывом. На поверхности острова — мы могли поклясться в этом — не было ни души.
Мы смотрели на темнеющее море, которое к вечеру сделалось, казалось, еще безбрежнее. На западе солнце скрылось в багровом мареве, а с востока наваливалась тьма — особая тьма, должен сказать, не спокойная ровная русская тьма, а будоражащая, словно катящаяся на нас. Там зажигались синие звезды. Если я и мог представить себе место, где бы мне, Алеше, было бы нерадостно жить — так это на таком голом острове, застрявшем между восходом и закатом, по прихоти богов выскочившем на пути морских волн, которые когда-нибудь, — когда уже и тени нашей не будет на земле, и все живущие ныне языки исчезнут, — сотрут, слижут этот остров, перекатятся через него и восстановят ровную морскую гладь…
— Пора бы и честь знать, богатыри, — сказал Илья. — Чем таращиться на соленую воду, лучше бы чем другим горло промочить.
Мы перенесли к храму наши царьградские припасы и уселись на ступени. Костра разводить мы не стали: есть кто на острове или нет никого, но только здравое правило каждого, кто идет по следу, — оставаться ночью во тьме.
— Надул нас этот грек, — ворчал Илья. — Нашли кому верить. Может, они и в сговоре были. Пока мы тут по камням, как ящурки, ползаем, тот-то, поди, давно на Руси. Охо-хо…
— Мы этого грека не на пристани подобрали, — защищался Добрыня. — Нас к нему патриарх послал.
— Патриарх твой… Рожа как у бабы… Меча никогда в руках не держал… Своя и у него корысть… Нужна ему Русская земля… Может, и он уж давно куплен Кем надо…
— Да, именно нужна ему Русская земля! Пропадет без нее Царьград, Степь задавит! — сердился Добрыня. — Союзник он наш!
— Союзы… Как кто кого мечом посечь не сумеет и надо хитростью брать — вот тебе и союз. Видали мы, видали… А может, и напрасно машешь рукой, Добрыня. Ты мнишь себя великим знатоком дворцов, да ведь монахи тоже о семейной жизни советы дают. Но грек — грек… Не думаю, чтобы он врал или тем более был в сговоре.
— Дело в том, — сказал я, — что птичка могла и упорхнуть. Не один наш корабль на море, а слухами о погоне земля и вода полнятся.
— Завтра, завтра, — повторял Добрыня. — Вот скалы осмотрим…
По-моему, так лучше спать в степи, чем на вершине острова. Всю ночь ветры гуляли вокруг, носили незнакомые запахи. Всю ночь по очереди мы стояли на страже, но — ничего.
С первыми лучами солнца нас разбудил Илья.
— За дело, чтоб поскорей убраться отсюда, — хмуро сказал он.
Мы сели, потирая глаза, и тут Добрыня, оглянувшись на пристань, вдруг вскочил и бросился туда.
Недоумевая, мы поспешили за ним. На бегу я понял, что заставило его вскочить — недвижные тела моряков…
Добрыня сильно опережал нас, вот он подскочил к крайнему, дернул его за плечо — и тот вскинул голову.
Мы перешли на шаг.
— Что, Добрыня, — крикнул Илья, — плохой сон видел?
Но Добрыня уже возился на судне, ворочая сосуды с водой.
— Все цело, — сказал он, поднимая голову, когда мы, подошли. — Я вдруг подумал, что, если Волхв на острове, он бы заколол ночью моряков или разбил сосуды с водой.
Илья зарокотал смехом. Потом он нахмурился и сказал:
— А ведь ты прав, Добрыня. Если бы он был на острове — так бы все это не осталось. Не такой он человек, чтобы сидеть, скрючившись, в какой-нибудь норке, пока мы будем силки ставить. А значит, нет его тут…
Варяги, однако, не потешались над нами.
— Боитесь духов? — спросил кормчий и покивал.
— А если ты тоже боишься, — раздраженно сказал Добрыня, — что ж ты караульного не поставил?
— Против духов бессилен караульный, — серьезно сказал кормчий.
— Так пусть бы он читал молитвы! — бросил Илья.
Но кормчий, видно, не верил в то, что духов отпугнут молитвы…
Мы сели с моряками за трапезу. Оранжево-черные волны катили на пристань, и она сияла, как огненная. Мы наполнили чаши водой, даже сквозь глину она холодила пальцы. И тут внезапно мысль сверкнула в моей голове — а жив я до сих пор именно потому, что меня посещают такие мысли, — и я одним махом вышиб из рук Добрыни и Ильи глиняные чаши и крикнул варягам:
— Не пейте!
Илья, с недоумением проводивший взглядом свою чашу, рассерженно, как медведь, зарычал на меня:
— Это что еще за шутки? Что на вас сегодня накатило?
— Вода может быть отравлена, — бросил я.
Кормчий покачал головой:
— Никогда не слышал, чтобы духи пользовались ядами.
— Никогда! — подхватили варяги и потянули чаши к губам.
— Стойте! — крикнул я. — Вы не знаете, какие духи Могут быть на Змеином острове!
— Послушай, — сказал кормчий рассудительно, — воды у нас мало, а если не пить то, что в сосудах, так и вовсе нет.
— Один сосуд у нас наверху, — сказал Добрыня. — Мы караулили всю ночь, из него можно пить.
Кормчий послал за сосудом; лицо его омрачилось. Судя по всему, ему очень не нравилось все то, что происходило, и он был намерен как можно быстрее убраться отсюда.
