Том Арден - Танец Арлекина
Как-то вечером Арон поругался с матерью. Она сидела у зеркала и поправляла парик. На подзеркальном столике перед ней были расставлены баночки с белилами, румянами и пудрой. Расчески, щетки, разлохмаченные выцветшие пуховки. Овеваемая облаками пудры, мамаша Арона старательно приклеивала к щеке крупную мушку.
А что делать? Такая у нее была работа.
— Мама, у тебя такой вид, будто ты чуму подхватила.
— Это же мушка, Арон. Все модницы такие носят. Ну да ты у нас в моде не смыслишь, верно, Арон? Да и в дамах тоже.
— Я знаю, чем ты занимаешься, мам.
— Арон, ты новый бочонок «сквинси» прикатил?
— Да, и не один, а три.
Арон стоял и вертел в руках щетку для волос. Среди щетинок налипли разноцветные волоски. Человеческие волосы. Рыжие, каштановые, черные, светлые. Сегодня на матери был блондинистый парик.
Шлепок.
— Арон, не трогай мои вещи.
— Мне все это надоело, мам.
— А? Что тебе надоело, Арон?
Венди встала, сын схватил её за руку.
— Мам, я знаю, чем ты занимаешься.
— Чем я занимаюсь? Стараюсь, чтоб у тебя крыша над головой была, уже четыре цикла как стараюсь, чтоб ты знал, Арон Трош. Ну, все, пусти меня. Надо открывать заведение. А в чем твоя беда, мальчишка, я очень даже хорошо знаю.
Она вырвала руку.
— Это в чем же?
— Мечтаешь ты много, вот что я тебе скажу.
— Мечтаю? Да ты о чем, мам?
— Хватит дурака валять, Арон! Да все дело в том, что тебе охота пупом земли быть, а кишка тонка. Попала в точку, а? Это при твоем-то папашке? Да, ты-то у него точно должен был пупом земли стать, как только ножками пошел.
Арон не понимал, о чем говорит мать. Насколько он себя помнил, он только тем и занимался с тех пор, как «ножками пошел», что был мальчиком на побегушках в «Ленивом тигре».
Он привык к этому, но теперь ему казалось, что все шло хуже некуда.
— Ладно тебе, Арон. Ты сам посуди — времена меняются, — более мирно проговорила мать. — Если я уж чему и научилась за свою долгую жизнь, так это тому, что времена меняются. Смешной ты парень, Арон Трош. Я всегда-то видела, что ты потешный, а теперь я это точно знаю. Я-то думала — ты радоваться будешь, что у нас дела идут на лад!
— На лад? Ты превратила наш кабачок в бордель!
Досточтимая Трош резко развернулась и залепила сыну пощечину.
— Нечего меня честить, Арон Трош! Да, я наняла хорошеньких девочек за стойкой работать! Я все делаю, чтобы посетителям у нас нравилось! А ты хотел, чтобы чем тут солдаты занимались? Чтобы они с тобой развлекались, а? Да ты… ты сушеный стручок, Арон, и если ты до сих пор не заметил, ты, между прочим, парень, а не девка!
Арон вышел из себя.
— Ненавижу тебя! — крикнул он. — Ненавижу! — он схватил мать за плечи и швырнул к зеркалу. Винда сильно ударилась о стекло. Горшочки с пудрой, пуховки, румяна — все попадало на пол. — Ты посмотри на себя! — буйствовал Арон. — Посмотри! Ты же как размалеванная кукла, а это… это… ужас… — И он сдернул с головы матери парик, под которым оказались жиденькие седые волосенки. Арон упал на материнскую кровать, рыдая: — Ты просто старая шлюха, а здесь у нас — притон!
В этом время кто-то вежливо, но настойчиво постучал в боковую дверь. Досточтимая Трош, забыв о рыдающем сыне, торопливо напялила великолепный новый светловолосый парик и бросилась к окну. Отодвинула занавеску, осторожно глянула вниз, довольно ахнула и поспешила к двери. Арон слышал, как она топочет по лестнице, как скрипит засов и как потом звучат радостные голоса:
— Господин Полти! Что-то вы раненько нынче, а?
Звучный поцелуй.
— Не смог удержаться, Винда, честное слово! Ну как пройти мимо таких хорошеньких девочек — вроде вас!
— Ох, вы, шутник! Ну и язычок у вас подвешен, я вам доложу! Проходите, проходите, господин Полти, у меня для вас кое-что имеется.
— Кое-что, Винда? Это что же такое может быть?
— Ах вы, повеса! А вот есть кое-что, и притом очень даже особенное. Кое-что такое… зелененькое. Или нет, вроде красненькое. Или желтенькое даже.
— Что-то я вас не пойму, Винда.
Смех.
— Ой, да все вы понимаете, господин Полти. Ой, дайте я на вас полюбуюсь. Вот уж не знаю, как кто, а я-то давно знала, что вы далеко пойдете.
На следующее утро Арон Трош стоял навытяжку перед сержантом Банчем. Сержант смерил его взглядом, пощупал тощую руку Арона:
— Да, худоват ты, парень. Стручок прямо какой-то, ни дать ни взять. Ну да ладно, мы из тебя сделаем мужика. Пошли, форму тебе подберем.
ГЛАВА 58
СУДЬБА ОРОКОНА
— Ш-ш-ш!
Зверь бесшумно появился из-за занавеса густой листвы. Могучие мышцы туго ходили под полосатой шкурой на его боках. Луч света упал на глаза зверя, они загадочно блеснули, подобно золотым дискам. Казалось, в этой золотой вспышке таятся какие-то особые, таинственные знания.
Джем, как зачарованный, следил за зверем.
— Лесной тигр? — прошептал он.
— Это он.
Ката осторожно опустилась на колени. Она не выпускала пальцев Джема. Он опустился на землю рядом с ней.
— Ш-ш-ш! Ш-ш-ш! — Ката закрыла глаза. Она вытянула руки перед собой, растопырила пальцы. Джем повторил её движения. В зеленоватых тенях Диколесья они застыли, соединившись в странном ритуале, коленопреклоненные, перед диковинным зверем.
Обнаженные, обессилевшие от страсти, они стояли на коленях, держась за руки, но почему-то этот непонятный ритуал казался им обоим естественным продолжением их любви. Джем проникался духом Диколесья. Ката незаметно, день за днем, учила его тайнами деревьев, птиц и зверей. Прикосновения её рук, губ, восторги страсти — все это было для юноши частичкой жизни леса. Диколесье наполняло их, текло в их крови. Они утопали в зеленой бездне, но тонули радостно, без печали.
Ката прошептала:
— Лесной тигр, говори.
Но тигр молчал. Джем, сжимая руку возлюбленной, не чувствовал никаких перемен. Рука Каты не стала жарче. Он чувствовал, что Ката ничего не видит, кроме лиловато-черного мрака за прикрытыми веками.
— Иди ко мне, — сказала Ката.
Тигр не пошевелился, однако на мгновение задержал взгляд на коленопреклоненной паре.
А потом он ушел.
Джем почувствовал в сердце тупую боль — он словно познал что-то печальное. В то мгновение он ничего не понял, а потом желание захлестнуло его с новой силой. И он вообще позабыл о пронзившем его тоскливом чувстве. Потом, по прошествии времени, Джем гадал, что же произошло, и ему казалось, что тигр все же говорил, причем не только с Катой, но и с ним. Возможно, в самом существе тигра таилась какая-то печальная мудрость. Они с Катой решили, что тигру нечего им сказать. Но может быть, сами глаза тигра — то золотистые, то черные, — может быть, смена полос на его шкуре, может быть, эти символы могли послужить уроком для тех, кто мог бы выучить этот урок.
