Анна Мичи - Шагни в Огонь. Искры (СИ)
– И что тогда?
– Тогда живёшь всю жизнь как человек. Но когда умираешь, тогда возвращаешься к себе настоящему.
– Хм. Интересно.
– Вот так-то.
– Получается, богам тоже непросто?
Мальчишка на левых качелях усмехнулся:
– Да не, я думаю, им с этого весело. Надо же чем-то развлекаться.
– А не скучно, наоборот? Разве человеческая жизнь такая весёлая?
– Так это же тоже боги сами решают. Перед тем, как в кого-нибудь вселиться. Или родиться. Выбирают себе жизнь. Если хотят, чтобы было тихо и спокойно, тогда рождаются себе где-нибудь на Тибете, в монастыре. Хотят быть необыкновенным человеком – рождаются экстрасенсом, там.
– Ух ты, выбрать целую жизнь?
– Да, они могут заранее прописать всё, продумать. И воплощаются, чтобы испытать. Вот, например, подумал, что лучше убрать все свои способности, а оставить только, скажем... ну, процентов десять, – и ты уже считаешься необыкновенным, там, обладающим магическим даром. А на самом деле используешь-то всего десятую часть, – мальчик выглядел задумчивым.
– Ты бы какую себе жизнь придумал? – друг его перевёл разговор.
– Я бы? – мальчик словно удивился, но сразу же хитро усмехнулся. – Я почти не стал ничего ограничивать. То есть ограничил свои силы, а знания почти не стал убирать.
– Знания о чём?
– О своём воплощении, о чём ещё. И вообще, вот увидишь – ещё масса всего интересного случится.
– Это что такое случится? – мальчик, что покрепче, заинтересовался, да и Юля прислушалась старательней.
– Откуда мне знать? – обманул друг его ожидания. – Я только знаю, что непременно случится.
– А когда?
– Этого тоже не знаю. Может, лет через пять, а может, и вовсе завтра, – Юля в который раз поразилась уверенности, с какой говорил подросток.
Собеседник его привалился плечом к прутьям качелей. Он молчал, и Юле на миг показалось, что мальчишка разочарован.
– А с кем случится? – спросил он осторожно.
– Со мной, – ответил быстро друг. – За это могу поручиться.
– А со мной?
Мальчик, сидящий слева, не отвечал.
– Ну Азичек, ну скажи, – заканючил правый.
«Азичек? Имя какое-то восточное», – отметила Юля равнодушно.
– Ну хочешь – будет, – наконец снизошёл названный Азичком. – Только ты потом не жалуйся.
– Я не буду! – обрадовался приятель. – А Хиден?
– А чего Хиден?
– С ней что-нибудь случится интересное?
– За Хиден ты не беспокойся, – мальчишка прищурился и внезапно метнул быстрый взгляд на Юлю – девушка смутилась и поспешила опустить глаза в книгу. – С ней уже.
– Откуда ты знаешь?!
Спрошенный молчал, лица его Юля не видела, смотрела вниз, на заполненные чёрными строчками листы, но показалось почему-то, что мальчик наблюдает за ней, знает, что она слушает, и именно поэтому не хочет отвечать.
Оставаться дальше на скамейке, под чужими взглядами, было неудобно, а эти двое не проявляли никакого намерения уходить. Юля поднялась, нашла глазами Мирта, свистнула призывающе. Овчарка метнулась к хозяйке, та захлопнула книгу и, не удостаивая мальчишек взором, подчёркнуто небрежно зашагала к морю.
Пара десятков шагов по побережью влево, и взгляду откроются другие качели. Надо было сразу туда идти, как только увидела, что те заняты. Вот ещё, слушала зачем-то всякий детский вздор.
Ожидания оправдались, качели были пусты. Юля уселась на деревянное сиденье, раскрыла снова книгу и начала медленно раскачиваться. Рядом пасся Мирт, гудело море, в волосах путался прохладный апрельский ветер.
Недалеко отсюда, за парой холмов, на качелях сидели двое мальчишек.
– Ты чего? – спросил один из них, глядя на друга – тот словно задумался, молчал, уставившись на море.
– Не люблю я таких, – ответил второй, продолжая смотреть на живую серую воду.
– Каких?
– Таких. Есть люди, которые не любят верить даже самому явному. Особенно если имеют дело с кем-то, про кого думают, что он ниже их. Или младше.
– Хм.
– Вот она как раз такая.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю, и всё.
– Хм.
41-42 год Рейки, 4758-59 всеобщий год
4 день фестивалей Инея, Хиэй, Хоко
Льдянка чуть раздвинула бумажные двери, поставила поднос с едой на порог. Почтительно поклонившись гостям, а также развлекающей их нарии и птичкам, собралась было удалиться, но её остановил мужской голос:
– О-о! Вестница зимы! Почему я тебя не помню? – обратился к птичке один из гостей. – Входи и посиди со мной! Мне надоели летние пташки!
Льдянка вскинула испуганный взгляд. Она ещё никогда не принимала участие в вечернем приёме гостей, только в утренних церемониях – когда пьют чай и говорят о делах, и у птичек нет иной обязанности, кроме как наигрывать затейливые мелодии. Развлекать утренних гостей беседой или танцами не надо, даже нария-хозяйка обычно лишь ненавязчиво разливает по чашкам чай и подаёт угощение. А тут… Что делать? Может, убежать, притворившись, что не расслышала, не поняла, что обращаются к ней?
– Ну же! Я не кусаюсь! – мужчина рассмеялся, похлопал по полу рядом с собой. – Проходи! Садись вот сюда!
За его спиной поймала взгляд девочки Чайка, нария-хозяйка сегодняшнего вечера, кивнула: «входи, не перечь гостю».
– Быстрее! Не напускай холод! – зашептала Кукушка, подхватывая поднос. – Закрой дверь и сядь, где сказали.
Пламя негасимое! Обычно до вечерних церемоний птенцов допускают только спустя два года прислуживания на утренних чаепитиях, после длительного обучения. А тут так просто: заходи – садись – развлекай! А эта дура ещё сомневается, медлит в дверях. Кукушка неодобрительно нахмурилась.
Нет, ну точно дура. Сомнения младшей ещё можно было бы понять, окажись гости страшенными старыми индюками. Но сегодня вся тройка как на подбор симпатичная. Молодые, красивые. Кукушка многое бы отдала, чтобы этот рыжеволосый мужчина обратил внимание на неё, а он почему-то заметил эту неуклюжую клушу в синем абито. Ну что в ней интересного? Ледышка и есть! К тому же ещё и запуганная: села за полкилометра от него.
– Как тебя зовут? – рыжеволосый подбадривающе улыбнулся.
– Льдянка, – робко, чуть слышно, испуганно пряча взгляд. Жеманничает! Дура!
Кукушка взяла кувшин с вином, подвинулась ближе к понравившемуся гостю, словно бы случайно втискиваясь между ним и ледяной птичкой:
– Господин, позвольте налить вам вина?
– Пусть Льдянка нальёт!
Ну что он нашёл в этой бесцветной неумехе? Тонкая, высокая, словно жердь, нескладная. Ей даже лицо выбеливать не надо – такая бледная, ненатуральная, словно кукла. Абито толком носить не умеет: путается постоянно в длинных рукавах, подол задирает аж лодыжки видно. И эмоции – всё, что думает, на лице написано, – даже маска не помогает скрыть. Дура невоспитанная!
