Леонид Бутяков - Владигор
— День воистину славный, — согласился Белун. Все, знавшие о существовании великого чародея только по чужим рассказам, поняли, кто стоит перед ними, и растерялись. Высокий, статный, седобородый, облаченный в снежно-белую хламиду, прошитую серебряными и золотыми нитями, богато украшенную жемчужным орнаментом, старик одним своим видом внушал окружающим благоговейное почтение и необъяснимую робость.
Зная, какое впечатление производит на всех, кто видит его впервые, чародей не стал спешить с разговором. Нужно дать людям хоть немного времени привести свои мысли и чувства в порядок. Он подошел к Чуче, которого по настоянию княжны уложили в кровать, ощупал его раненое плечо и что-то пробормотал себе под нос. Потом заверил подземельщика:
— Через три дня заживет. Но рубец, конечно, останется.
Связанного и оставленного валяться на полу Климогу, который давно очнулся и в испуге таращил глаза (похоже, он был очень близок к умопомешательству), чародей не удостоил даже взглядом. Небрежно щелкнул над ним пальцами — и Климога одеревенел.
— Пусть пока бревном побудет, — объяснил Белун свой жест.
И так бесхитростно прозвучало его объяснение, так не вязалось оно с величественным обликом чародея, что все невольно заулыбались. Даже в глазах Горбача растаял холодный лед настороженности.
Белун между тем вернулся к его словам о борейцах, спешащих к Ладору:
— Вы, друзья, можете не бояться осады — очень скоро наемники повернут назад. Чего ради им терять свои жизни в битвах с восставшими синегорцами? Кто оплатит их кровь и увечья? Ведь не Климога же, за которого нынче никто и медяшки не даст. Сейчас Зарема, давняя моя подруга, с их сотниками толкует, про тебя, князь Владигор, и про тысячное войско твое рассказывает. Так что, думаю, уже на рассвете заторопятся они восвояси, за Венедское море, покуда Комар и Мозынь не взбунтовались, прознав о свержении ненавистного Климога…
— А что же Черный колдун? — спросил Горбач. — Он разве не способен убедить борейцев продолжить поход на стольный город? Они Ареса зачастую выше Климога ставили. Коли прикажет — послушаются.
— Не прикажет, — уверенно ответил Белун. — Сейчас он уже далече, и заботы у него совсем иные… Однако ты прав, сотник, остерегаясь Черного колдуна. Он очень опасен. Дракон, который унес его из Ладора, это ведь сам Триглав-Злыдень. И неспроста, конечно, господин слугу своего спасал. Знать, пересекутся еще пути Владигора и Ареса.
После этих слов Учителя взгляд Владигора стал серьезным и жестким. Он положил крепкую ладонь на рукоять меча и расправил плечи, словно показывал, что в любое время готов сразиться с врагом.
— Впрочем, — добавил чародей, — мы успеем обсудить это позже. А теперь, Владигор, не пора ли тебе выйти к людям? Они хотят увидеть своего законного князя, наконец-то вернувшегося в Ладор после долгих скитаний. Ждут искренних и мудрых слов, которые укрепят их веру в тебя, в то, что княжить будешь справедливо — по Правде и Совести.
Когда все пятеро (кроме Чучи, из-за глубокой раны потерявшего много сил, а потому оставленного в постели) вышли на высокое крыльцо Княжеского дворца, люди на площади в едином порыве вскинули над головами оружие и радостно закричали, славя молодого князя.
Владигор на несколько мгновений опешил. Он не ожидал столь бурной встречи, не был готов произносить, как выразился Белун, «мудрые слова», да и вообще не чувствовал себя достойным той славы, которую воздавал ему ликующий народ.
Чародей, понимая состояние молодого князя, положил руку ему на плечо и тихо сказал:
— Взгляни-ка на небо, мой мальчик…
Владигор поднял глаза. Небосвод над городом был чист и прозрачен. Лучи закатного солнца пронизывали его, окрашивая воздушную лазурь легкой золотистой дымкой. Насколько хватало взора — ни тучки, ни облака. Но там, где устремлялась в небо высокая и гордая Княжеская башня, Владигор увидел яркий блеск алых зарниц. Беззвучные и мимолетные посланцы Перуна, они вспыхивали над освобожденным Ладором, будто подавали синегорскому князю добрый знак. Или предупреждали о чем-то? Как знать…
Владигор вдохнул полной грудью пьянящий воздух родной земли. Вновь окинул взглядом неожиданно притихшую площадь, увидел сотни внимательных глаз, устремленных на него с надеждой и верой. И тогда, не сказав ни слова, в пояс поклонился своему великому народу.
28 декабря 1995 г. Санкт-Петербург
Примечания
1
Искаженное Necessitas frangit legem… Facio ut facias… Spiritus, veni!.. (лат.) — Необходимость ломает закон… Делаю, чтобы ты сделал… Дух, явись!..
2
Искаженное Poena sine lege — igni et ferro! (лат.) — Наказание без закона — огнем и железом!
3
— Ubi tu, Hostis generis humani? Veni, Spiritus!.. Quod potui, fed. Volens nolens carpent tua poma nepotes. Populus me sibilat, at mihi plaudo. Vae illis, victoribus! Veni, Redivivus et Ultor, veni!.. (лат.) — Где ты, Враг рода человеческого? Приди, Дух!.. Что мог, я сделал. Волей-неволей пожнут потомки твои плоды! Народ меня освистывает, но я себе аплодирую. Горе им, победителям! Настал последний день… Приди, Воскресший и Мстящий, приди!..
