Дэвид Геммел - Сердце Ворона
Они сидели в тесной тюремной камере. Алтерит не сказал ей о возвращении Гримо, даже когда она заговорила о нем.
— Когда он вернется, втолкуйте ему, заставьте его понять, что я не желаю мести. Пусть женится на Парше Виллетс и… остепенится.
— На Парше Виллетс?
— Да, это подруга Жэма. — Мэв помолчала, потом вдруг рассмеялась. — Ну почему я такая стеснительная? Жэм так привязан к ней, а она его просто обожает.
— У меня нет опыта в подобных делах, — признался учитель, — если не считать опыта книжного, почерпнутого из великих драм. Тем не менее слово «привязан» кажется мне недостаточно сильным. Вы тоже привязаны к Жэму? Или есть что-то другое?
— Мои чувства — мое дело, — резко ответила она.
— Извините, — быстро сказал он. — Я вовсе не хотел показаться невежливым.
Мэв положила руку ему на плечо.
— Я бываю порой излишне резкой, друг мой. Сказать по правде, я и сама не знаю, что чувствую к Жэму. Думаю о нем постоянно, когда его нет рядом, мне одиноко, и дом пустеет. Закрываю глаза и вижу эту огромную, безобразную физиономию с детской ухмылкой. Иногда мне кажется, что жить с Жэмом — то же самое, что жить с ручным медведем. — Она улыбнулась. — В другое время и в других обстоятельствах мы, наверное, поженились бы. Да, в более спокойной жизни, когда мне не нужно было бы постоянно беспокоиться о нем. Бояться, что его поймают и повесят. Но… такого времени уже не будет.
Алтериту хотелось рассказать ей о том, как Гримо спас его от рыцарей, но он промолчал. Больше всего Мэв Ринг страшилась того, что Жэм Гримо попадет в беду. Если она узнает о его возвращении, то проведет последние часы жизни в тревогах и беспокойстве.
Он опустил руку в карман.
— Аптекарь Рамус дал мне одно средство. Если принять его за час до… до назначенного времени, то оно устранит боль. По его словам, вы ничего не почувствуете.
Она покачала головой:
— Мне не нужны никакие средства. Пусть мое сердце бьется, как всегда, глаза видят, а тело чувствует. Я выйду отсюда, как и подобает ригантам, с высоко поднятой головой.
Дверь открылась, и заглянувший в камеру страж сообщил Алтериту, что его время истекло. Мэв поднялась со стула и взяла учителя за руку:
— Будьте осторожны. Берегите себя, Алтерит.
Она наклонилась и поцеловала его в щеку. В последний раз это делала его мать двадцать лет назад. Слезы наполнили глаза мастера Шаддлера.
Стражник вывел учителя из камеры. Дверь закрылась, и только тогда Алтерит увидел, что стражник — тот самый человек, который нанес ему двадцать ударов плетью.
— Как спина, сир?
— Заживает, спасибо.
— Епископ не дал никаких указаний относительно оставшегося. Это хорошо. Раны затянутся.
— Да.
— Она не будет страдать, сир. Ребята смазали дрова черным маслом. Она потеряет сознание, когда вдохнет дым.
Шаддлер посмотрел в глаза стражнику:
— Мэв Ринг ни в чем не виновата. То, что происходит, беззаконие. Этого не должно быть.
— Знаю, сир. Мы все это знаем. Все это ужасно. Вы сделали, что могли. Вам не в чем себя винить. Никто не сделал бы большего. А теперь вам надо идти. Там, снаружи, вас ожидает дюжина горцев. Они проводят вас до дому.
И вот страшный день пришел. Стоя у камина, Алтерит. знал, что не желает видеть торжество зла, не желает смотреть, как будут сжигать Мэв Ринг.
На столике у кровати лежали листки с записями, касавшимися суда. Он сел на стул, аккуратно сложил их, скатал и перевязал бечевкой. Потом встал и положил свиток в кожаную сумку. Нужно ли добиваться, чтобы их прочли в Варингасе? Что толку? Накануне Шаддлер навестил своих писцов. Они рассказали о визите рыцарей Ордена Жертвы, которые забрали у них все бумаги и посоветовали не приходить в суд в последний день. Сможет ли он, не имея на руках всех документов, добиться наказания виновных? И если уж на то пошло, дойдут ли бумаги до Варингаса и каковы его, Алтерита, шансы дожить до того дня, когда власти столицы решат пересмотреть дело?
Алтерит всегда верил, что со злом нужно бороться, что добро в конце концов восторжествует, если все люди будут твердо стоять за него. Однако зло оказалось сильнее, чем он думал. Оно проникло в государственные учреждения, затопило собой все. Добропорядочных людей принуждали к молчанию или убивали, и за убийцами стояла могущественная церковь. На протяжении столетий прекрасные и смелые сыны человечества страдали и умирали ради установления религии, основанной на любви и терпимости, ради построения общества, законы которого защищали бы бедных и слабых. И все же в течение одного поколения силы зла опорочили и чистоту законов, и дух веры.
Как тут не усомниться в существовании высшей небесной власти. Что же это за бог, если он допускает такие несправедливости? Где в этом бескрайнем море жадности, порока, продажности, лжи и мстительной злости найти хотя бы малейшее указание на то, что добро еще живет, что у него есть силы?
Алтерит ополоснул лицо и оделся. Обе его рубашки были покрыты бурыми пятнами, а тонкий, изношенный плащ уже не мог противостоять холоду.
С тяжелым сердцем учитель повесил на плечо старую сумку и спустился по лестнице.
Галлиот Приграничник уже отдал все необходимые распоряжения, когда его вызвали к Мойдарту. Поднимаясь по лестнице, он едва не столкнулся с идущим навстречу Охотником. Тот кивнул, но прошел мимо, не сказав ни слова.
Галлиот постучал в дверь кабинета, дождался ответа и только тогда переступил порог.
Мойдарт, одетый во все серое, сидел, как обычно, за письменным столом.
— Вижу, холмы пустеют. Горцы наводнили город. — Да, мой повелитель.
— Я не желаю, чтобы дело дошло до бунта, капитан. У нас мало сил, и они слишком растянуты.
— Я удвоил патрули на площади. Там будут сто солдат и двадцать мушкетеров.
Мойдарт поднялся со стула и едва заметно моргнул от боли — давали знать о себе незаживающие ожоги.
— Прошлой ночью получено донесение из Баракума, — сказал он и кивком указал на лежащий на столе открытый конверт. — Прочтите.
Галлиот наклонился и взял документ. Почерк был мелкий, но изящный. Держа лист на расстоянии вытянутой руки, он прочел написанное и осторожно вернул письмо на место:
— Не может быть. Это же… безумие.
— Безумие или нет, но это правда, — сказал Мойдарт. — Король бежал из столицы и собирает армию против Лудена Макса и его сообщников. Это гражданская война, Галлиот. И только небесам известно, когда она закончится.
— Разумеется, король сокрушит своих врагов.
— Возможно, хотя в этом я сомневаюсь. Однако нас сейчас должно беспокоить другое. Восстание в горах не позволит нам — в обозримом будущем — рассчитывать на подкрепление от короля. Все, что у нас есть, это наши собственные силы, Я отправил гонца к полковнику Рено с приказом не предпринимать активных действий против «черных» ригантов. Другой гонец уже повез бумагу командиру королевского полка, в которой содержится распоряжение вернуться на юг. Наступают тревожные и опасные времена, Галлиот.
