Леонид Бутяков - Владигор
Черный колдун был и взбешен, и растерян. С высоты Княжеской башни он видел, как сдаются в плен последние борейцы, как торжествуют синегорские смерды. Самое время положить конец этому отвратительному зрелищу, разметав до основания твердыню, опозорившую самое себя! Но сколько ни твердил он заклинания, пытаясь воспламенить потаенные бочки с огненным порошком, ничего не происходило.
Как же так?! Что осмелилось противодействовать могущественнейшей Черной магии? Неужели он, Арес, полностью лишился своей колдовской силы, столь необходимой сейчас для мести и спасения? Он терялся в догадках.
Жгучая боль в груди стала почти нестерпимой, в глазах помутилось, руки дрожали от напряжения и страха. Собрав остатние крохи самообладания, колдун обратился к Великому Господину:
— Уби ту, Хостис генерис хумани? Вени, Спиритус!.. Куод потуи, феци. Воленс-ноленс царпент туа пома не-потес! Популюс ме зибилат, ат михи плаудо. Вае иллис, викторибус! Венит экстрема диес… Вени, Редививус эт Ультор, вени!..
* — Ubi tu, Hostis generis humani? Veni, Spiritus!.. Quod potui, fed. Volens nolens carpent tua poma nepotes. Populus me sibilat, at mihi plaudo. Vae illis, victoribus! Veni, Redivivus et Ultor, veni!.. (лат.) — Где ты, Враг рода человеческого? Приди, Дух!.. Что мог, я сделал. Волей-неволей пожнут потомки твои плоды! Народ меня освистывает, но я себе аплодирую. Горе им, победителям! Настал последний день… Приди, Воскресший и Мстящий, приди!..
У подножия башни раздались громкие крики. Колдун посмотрел вниз и понял, что вопли голодранцев относятся именно к нему: его черный силуэт был сейчас слишком заметен на бледно-розовом фоне предзакатного неба. С десяток бунтовщиков уже взламывали тяжелую дверь, за которой начиналась башенная лестница. Вот-вот они окажутся здесь. Почему не отзывается Господин? Или черная сеть уничтожена полностью и теперь даже Он не в силах появиться над непокорным городом?!
— Вени, Спиритус, вени! — осипшим голосом прошептал-простонал Арес, упав на колени и зажав ладонями уши, дабы не слышать треска сорванной с петель двери и ненавистных звуков синегорского, варварского языка.
В этот миг он ощутил внезапный порыв ледяного ветра. Черный плащ затрепетал, словно парус, и едва не сбросил колдуна вниз, на копья смердов. Подняв голову, он слезящимися глазами уставился на лиловую тучу, быстро приблизившуюся к башне. Боль в груди отступила, а вместо нее — там, где сердце,— возникла пугающая, безмолвная пустота.
Лиловая туча вдруг превратилась в безобразное трехликое чудище, которое, обвив Княжескую башню длинным драконьим хвостом, протянуло к ее вершине огромную когтистую лапу. Колдун тут же вскочил на ноги и, не задумываясь, уверенно ступил на нее. Лапа мягко сжалась в кулак, скрыв колдуна от людских глаз. Чудище, не удостоив вниманием столпившийся внизу народ, лишь на какое-то мгновение задержало свой взгляд на одном из окон дворца. А затем вновь обернулось кошмарной лиловой тучей, которая стремительно и беззвучно скользнула за горизонт, унося в своем поганом чреве Черного колдуна Ареса…
Владигор молча отошел от окна. Увиденное не испугало юношу, но на его чистый широкий лоб легла в этот миг первая глубокая морщина.
— Боги мои,— с трудом переведя дыхание, вымолвила Любава. — Что это было?
— Злыдень явился, чтобы забрать своего слугу,— ответил Владигор. Но дальнейшие объяснения были прерваны шумом голосов на лестнице. Князь обнажил меч и заслонил собою сестру.
На сей раз предосторожность оказалась излишней: на пороге появились два его сотника — улыбающийся во весь рот Ждан и чем-то озабоченный Горбач.
— Мы победили, князь! — радостно провозгласил Ждан. — Все иноземцы сложили оружие. Ну, те, разумеется, что живыми остались. Человек двести, пожалуй. Я велел пока что согнать их на дружинный двор. Правильно?
— Правильно, — кивнул Владигор. — Потом разберемся, что с ними делать. А ты. Горбач, отчего хмуришься?
Однако тот ответил не сразу. Быстро смекнув, кто стоит рядом с молодым князем, он учтиво поклонился Любаве и лишь затем объяснил свое недовольство:
— Не рановато ли победу праздновать? Крепость в наших руках, это верно. И Климога, смотрю, сбежать не успел. А вот советник его. Черный колдун, улизнул-таки! Да так улизнул, что у людей, кто это видел, кровь в жилах застыла…
— Эка невидаль — дракон хвостатый! — перебил его Ждан. — А может, он колдуна супружнице своей на обед потащил?
Не обращая внимания на балагурство Ждана, Горбач продолжил:
— Но самое худое, что со дня на день уж не борейцы, а мы в осаде окажемся. Не забыл, князь, про те сотни, что из Комара и Мозыни сюда поспешают? Нужно бы сейчас не победный пир устраивать, а к новой битве готовиться. Верно ли говорю, князь?
— На твой вопрос, Горбач, позволь мне ответить, — произнес вдруг чей-то негромкий голос.
— Учитель! — воскликнул Владигор, бросаясь к чародею, будто прямо из воздуха возникшему на пороге горницы.— Хвала Перуну, который привел тебя в Ладор в столь счастливый для нас день!
— День воистину славный, — согласился Белун. Все, знавшие о существовании великого чародея только по чужим рассказам, поняли, кто стоит перед ними, и растерялись. Высокий, статный, седобородый, облаченный в снежно-белую хламиду, прошитую серебряными и золотыми нитями, богато украшенную жемчужным орнаментом, старик одним своим видом внушал окружающим благоговейное почтение и необъяснимую робость.
Зная, какое впечатление производит на всех, кто видит его впервые, чародей не стал спешить с разговором. Нужно дать людям хоть немного времени привести свои мысли и чувства в порядок. Он подошел к Чуче, которого по настоянию княжны уложили в кровать, ощупал его раненое плечо и что-то пробормотал себе под нос. Потом заверил подземелыцика:
— Через три дня заживет. Но рубец, конечно, останется.
Связанного и оставленного валяться на полу Климогу, который давно очнулся и в испуге таращил глаза (похоже, он был очень близок к умопомешательству), чародей не удостоил даже взглядом. Небрежно щелкнул над ним пальцами — и Климога одеревенел.
— Пусть пока бревном побудет,— объяснил Белун свой жест.
И так бесхитростно прозвучало его объяснение, так не вязалось оно с величественным обликом чародея, что все невольно заулыбались. Даже в глазах Горбача растаял холодный лед настороженности.
Белун между тем вернулся к его словам о борейцах, спешащих к Ладору:
— Вы, друзья, можете не бояться осады — очень скоро наемники повернут назад. Чего ради им терять свои жизни в битвах с восставшими синегорцами? Кто оплатит их кровь и увечья? Ведь не Климога же, за которого нынче никто и медяшки не даст. Сейчас Зарема, давняя моя подруга, с их сотниками толкует, про тебя, князь Владигор, и про тысячное войско твое рассказывает. Так что, думаю, уже на рассвете заторопятся они восвояси, за Венедское море, покуда Комар и Мозынь не взбунтовались, прознав о свержении ненавистного Климога…
